— Смотри, как он использует её рот, потому что именно я могу трахать твою киску, — требую я.
Я твёрд как камень, и я врезаюсь в неё снова и снова, пытаясь унять боль в яйцах. Придерживая её, я поднимаю и опускаю её на член в такт своим толчкам, так что звук нашей кожи, шлёпающейся друг о друга, слышен на этом этаже даже сквозь музыку.
— Когда мы вернёмся в комнату, я собираюсь вылизать всю тебя и сосать эти тугие соски так, пока ты не кончишь от одной моей игры с твоими сиськами.
Она пытается сопротивляться, но из её рта вырывается стон. Мне нужно почувствовать, как трепещет её киска, как её стенки сжимают мой член. Я не думаю, что смогу кончить без тисков её внутренних мышц, сжимающих меня.
Я оглядываюсь через проём и вижу ещё одного мужчину, наблюдающего за происходящим с балкона напротив.
— У тебя появилось больше поклонников, птенчик.
Оттягивая её бедра назад, я говорю ей:
— Держись крепче. Мне нужно трахнуть тебя сильнее.
— О боже, да. Трахни меня, папочка, — стонет она.
Ей было сказано молчать, поэтому я шлёпаю её по киске и чувствую пульсацию на своём члене. Держась за её бедра, я почти на пределе. Несколько человек, наблюдающих за происходящим, - это хорошо, но слишком много людей могут привести к последствиям, которых я не хочу, например, что кто-то может нас снимать.
Под новым углом она наклоняется вперёд, так что её спина оказывается на одном уровне с перилами, а сиськи свободно покачиваются перед ней. Я начинаю трахать её сильнее, чем когда-либо. Новый наблюдатель сжимает перила, наблюдая за тем, как я трахаю её. Мужчина в углу кряхтит, кончая в рот своей женщине. Мои яйца прижимаются к её телу, и, сделав еще несколько сильных толчков, я чувствую, как её стенки сжимаются на моём члене, побуждая меня высвободиться и кончить в неё.
Я отстраняюсь от неё и поправляю платье. Нежно поцеловав её в губы, я беру её за руку и веду прочь от нашей публики. Остаток сегодняшнего вечера будет только для наших глаз.
Глава 30
Рен
Мои веки кажутся наждачной бумагой, которые трутся о глаза, когда звук будильника на телефоне Гриффина заставляет меня открыть их. Вырывая книгу из его рук, я стону. Короткий гортанный звук означает:
Выключи его, умоляю!
Он сдержал своё обещание, или, возможно, это была угроза, когда мы вчера вечером вернулись в отель. Он брал меня снова и снова. На комоде, в душе, он нагнул меня над столом и, наконец, трахнул в кровати. В какой-то момент я даже проснулась посреди мощного оргазма, и Гриффин снова вошёл в меня. Около пяти утра он, наконец, проявил признаки человека и заснул.
— А ты капризная по утрам, — щебечет он, который чертовски бодрый как птица.
Я приоткрываю единственный глаз и пытаюсь рассмотреть его, после трёх часов сна, причём только одним глазом. — Кто-то не давал мне спать прошлой ночью.
— Можно подумать, что от того, сколько раз я заставлял тебя кончать вчера, у тебя будет лучше настроение. — Он легко улыбается, и его улыбка поднимает мне настроение. Ему так часто приходилось нести на себе тяжёлое бремя и мне ненавистно видеть, как проблемы каждый раз толкают его вниз.
Я пододвигаюсь к нему и прижимаюсь к нему, оставляя легкий поцелуй на его груди. Лёгкая дорожка волос щекочет моё лицо.
— Почему ты так рано встал? Я думала, нам выезжать не раньше полудня? — Я бормочу ему в грудь.
— Разве ты не хочешь позавтракать? Они работают до десяти, — напоминает он мне.
— Нет, я хочу спать. Меня не волнует еда.
Гриффин проводит пальцами по моим волосам.
— Ты говоришь это сейчас, но когда ты снова проснёшься, ты будешь голодна, и я не хочу снова увидеть твоё капризное настроение дважды за день.
— Подожди, когда мы поедем в реабилитационный центр, я уверена, что тогда у меня тоже будет плохое настроение, — ворчу я.
Его рука рефлекторно сжимает мои волосы при упоминании о том, куда мы пойдем позже.
— Мне это не нравится, — тихо говорит он и выпускает мои волосы из рук.
Я даю себе лишь мгновение, чтобы ощутить тепло его тела и надеюсь, что сегодня не тот день, когда всё пойдёт наперекосяк.
Я считаю в уме до десяти.
— Хорошо, но сначала кофе. — Я заставляю себя встать с кровати и пойти в душ.
Жар и пар душа во многом обманули моё тело, и я чувствую себя лучше, а не так как будто спала более трёх часов. Я оборачиваю тело полотенцем и вытираю запотевшее зеркало.
Моим глазам требуется несколько секунд, чтобы рассмотреть то, что я вижу. В тот момент, когда я, наконец, соображаю, я кричу:
— Гриффин!
Он врывается в ванную, готовый меня защищать. Вместо этого он находит меня в разгаре приступа паники: одна рука обхватывает меня за шею, а другая пытается удержать крошечное гостиничное полотенце.
Между его глазами образуется глубокая морщина, когда он рассматривает меня, пытаясь понять, что не так. Наконец он замечает мою руку на шеё, и в его глазах вспыхивает желание. Его язык скользит по нижней губе, и я вижу, что он борется с желанием улыбнуться.
Я качаю головой.
— Гордишься собой? — Я прячу засос, как будто я снова подросток. — Какой в этом был смысл? — Я опускаю руку и указываю на свою шею. — Он ведь даже не увидит этого.
Мышца на его челюсти дергается.
— Это не для него. Это для того, чтобы напомнить тебе, что независимо от того, что ты носишь, — его взгляд скользит по моему кольцу, — это напоминание тебе, кому ты принадлежишь.
Я стягиваю простое золотое колечко с пальца и снимаю его.
— Я принадлежу себе, потому что я не могу принадлежать тебе.
Иногда смотреть на него больно, и я опускаю взгляд. Я тихо признаю:
— Я была бы твоей полностью и без остатка, если бы это было возможно.
Он прочищает горло.
— В этом квартале есть магазин. Заканчивай собираться, и я пойду куплю тебе шарф.