— Конечно! — сказал Морт. Он в два глотка уничтожил вареное яйцо «в мешочек». — Еще кофе?
— Как там новые жеребята? — спросил я.
— Приезжайте, поглядите. Приходите после обеда в паддок, мы будем гонять их на корде.
— А что такое корда? — спросила Касси. Морт взглянул на нее со снисходительной улыбкой и объяснил:
— Это такая длинная веревка. Ее привязывают к недоуздку и гоняют лошадей по большому кругу. Верхом на них ведь еще не ездят. Их еще никогда не седлали. Молодые слишком.
— Я бы хотела посмотреть, — сказала Касси, глядя на свой гипс и явно прикидывая, успеем ли мы.
— А где вы жить будете? — спросил Морт. — Где вас искать?
— Еще не знаем, — сказал я.
— В самом деле? А может, здесь поживете? У меня тут есть лишняя кровать. — Он отхватил сразу полтоста и проглотил не жуя. — Вот сами и будете отвечать на свои звонки. Разумно?
— Разумно, — ответил я. — На пару дней... Спасибо большое.
— Значит, решено! — он жизнерадостно улыбнулся Касси. — Дочка будет очень рада. Жены-то у меня нет, знаете ли. Ушла она. И Миранда — это дочка моя — скучает. Ей шестнадцать, и ей не хватает женского общества.
Оставайтесь на недельку! Вам на сколько надо-то?
— Мы не знаем, — сказала Касси.
Он коротко кивнул.
— Верно. Что загадывать-то? Там видно будет.
Он небрежно взял ножик для бумаги и принялся чистить ногти, сразу напомнив мне Джонатана, который все время, сколько я его помнил, чистил ногти острием винтовочной пули.
— Я думал на выходные поехать в Ирландию, — сказал я. — Попробую помириться с Донаваном.
Морт одарил меня ослепительной улыбкой.
— Я слышал, что вы дерьмо и ублюдок и что вас следует, самое меньшее, шесть раз проволочь, привязав за ноги, вокруг ипподрома.
Телефон, стоявший на столе у него под рукой, зазвонил. Морт схватил трубку после первого же звонка.
— Алло! — крикнул он в трубку.
— О! — сказал он. — Привет, Люк! — Он принялся делать мне знаки бровями. — Да. Он здесь. Завтракает.
Морт передал мне трубку, сказав:
— Люк говорит, он только что звонил вам.
— Вильям, — спросил Люк спокойным, понимающим тоном, — как там новые жеребята?
— Отлично. Жалоб пока не было.
— Я думал приехать, поглядеть на них. Оценить, что вы там мне накупили. Послушайте, приятель, окажите мне услугу: закажите номер в «Бедфорд-армс» на двое суток, четырнадцатое и пятнадцатое октября, ладно?
— Ладно, — ответил я.
— Передайте привет Касси, — сказал он. — Приводите ее на обед в «Бедфорд» четырнадцатого, о'кей? Я буду рад с ней познакомиться. Кстати, приятель, от вас я собираюсь в Дублин. Вы едете на ярмарку в Боллсбридж?
— Да, собирался. Умер Ральф Финнеган, будут распродавать его лошадей...
Люк, похоже, одобрил мои намерения.
— И кого вы выберете? Кто у него там лучший?
— Оксидайз. Двухлеток, хорошо выезженный, быстрый, в перспективе следующее дерби. И наверняка очень дорогой.
Люк что-то проворчал.
— Донавану отправите?
— Конечно.
Ворчание превратилось в смешок.
— Ну, увидимся четырнадцатого.
И Люк повесил трубку.
— Что, приедет? — спросил Морт, и я кивнул и сказал ему когда.
— Да, он обычно приезжает в октябре, — сказал Морт. Он спросил, не хотим ли мы посмотреть, как тренируют оставшихся лошадей, но я торопился закончить дела в доме, поэтому мы с Касси вернулись в деревню и для начала заехали в пивную. Хозяин, которого мы сегодня еще не видели, сметал с порога опавшие листья. Он был в своей рубашке с короткими рукавами.
— Вам не холодно? — спросила Касси. Банан, весь вспотевший, в отличие от нас, кутавшихся в пуховки, объяснил, что только что ворочал бочонки с пивом в подвале. Мы сказали, что на время уезжаем, и объяснили почему.
— Заходите, — сказал он, покончив с листвой. — Кофе хотите?
Мы выпили с ним кофе в баре, только он в свое еще добавил мороженого и бренди, а мы отказались.
— Ну конечно, — дружелюбно согласился он, — я буду забирать вашу почту. Бумаги, молоко, все, что хотите. Еще что-нибудь?
— Хватит ли у вас благородства на великий подвиг? — спросила Касси.
Он покосился на нее поверх своей пенистой кружки.
— Выкладывайте!
— Моя желтая машина записана на сегодня на техобслуживание и проверку, и я подумала...
— Не отгоню ли я ее в гараж?
— А обратно вас привезет Вильям, — заискивающе сказала она.
— Для вас, Касси, все что угодно, — сказал Банан. — Прямо сейчас.
— С меня сегодня гипс снимут! — радостно сообщила она. Я посмотрел в ее ясные серые глаза и подумал, что я так ее люблю, что даже смешно. «Не бросай меня! — подумал я. — Останься со мной навсегда. Мне без тебя теперь будет так одиноко. Просто невыносимо...»
Мы все вместе подъехали к нашему домику и оставили машину на дороге, потому что Касси хотела, чтобы Банан вывел из гаража ее маленькое чудище.
Они с Бананом пошли к гаражу, чтобы открыть его, а я, одним глазом глядя на них, направился к Дому, чтобы отпереть входную дверь и подобрать письма, которые падали прямо на коврик.
Домик выглядел таким тихим и мирным, что все наши предосторожности показались ненужными, как заборы на луне.
«Нет, — сказал я себе. — Анджело непредсказуем. Словно вулкан. Вулкану тоже можно желать всего самого лучшего, но ожидать от него разумного поведения по меньшей мере глупо». «Берегись тигров!»
Из гаража послышался какой-то грохот, но в нем не было ничего угрожающего, так что я не обратил внимания.
На коврике лежало шесть конвертов. Я наклонился, подобрал их, проглядел. Три счета Люку, квитанция о налоге на дом, рекламка издательства и письмо Касси от ее матери из Сиднея. Обычные будничные письма, ничего такого, ради чего стоило бы умереть.
Я оглядел напоследок славную гостиную, клетчатые оборки на занавесках, соломенных куколок, раскачивающихся на сквозняке... «Ничего, — подумал я, — скоро вернемся».
Дверь кухни была открыта, свет из окна блестел на белой стене — и в этом свете шевельнулась тень.
«Банан и Касси, — машинально подумал я. — Вошли через дверь в кухне...» Нет. Через эту дверь они войти не могли. Она заперта.
Я не успел ни испугаться, ни как-то среагировать — даже волосы дыбом встать не успели. В дверях появился глушитель пистолета, черный силуэт на фоне белой стены, а вслед за ним — Анджело, весь в черном, распираемый торжествующей ненавистью, похожий на дьявола.
Что-то говорить было бессмысленно. Я мгновенно понял, что он пришел меня убить, что я смотрю в лицо собственной смерти. Анджело был исполнен такой решимости, настолько отдался жестокости, был так опьянен тягой к разрушению, что никто на свете не мог бы остановить его словами.
Я действовал скорее инстинктивно, нежели осмысленно. Схватив бейсбольную биту, которая так и лежала на подоконнике, вцепившись в рукоятку с ловкостью отчаяния, я замахнулся на Анджело единым плавным движением всего тела, от ноги через тело к руке с битой, обрушившись на руку с пистолетом всем своим весом.
Анджело выстрелил мне в грудь в упор, с расстояния шести футов. Я ощутил рвущий удар, и больше ничего. Это даже не помешало мне довершить удар. Через какую-то долю секунды бита ударила Анджело поруке, сломав ему запястье так же легко, как сам Анджело сломал руку Касси.
Удар был так силен, что я потерял равновесие и отшатнулся от двери.
Анджело выронил пистолет и прижал правую руку к телу, взвыв от боли. Он согнулся в три погибели, неуклюже бросился прочь, во входную дверь, и побежал по дорожке, ведущей на улицу.
Я смотрел на него в окно в каком-то странном спокойствии, зная, что сейчас еще ничего не произошло, но вот-вот должно случиться, потому что в моей груди сидит пуля.
Я думал, что Анджело все-таки добрался до треклятого Дерри. Все-таки отомстил. Он знает, что его выстрел попал в цель. Анджело будет уверен, что поступил правильно, даже если ему придется провести остаток жизни в тюрьме.