— Что ты застыл, как дурак, окаменел, что ли? — возбужденно крикнула Фелисити.
Доулиш рассмеялся. Он не в силах был сдержать смех, хотя и сознавал, что сейчас этого делать никак нельзя, когда же все-таки рассмеялся, то сразу же сообразил, что сделал это в самый что ни на есть неподходящий момент. Он хотел было обнять ее за плечи, но она ускользнула от него.
— Да, это уж вконец забавно, — с тяжелым вздохом произнесла она. — Ты смеешь смеяться мне в лицо после… после… — Она стремительно, будто убегая от него, подошла к окну и, резко остановившись, уставилась перед собой в одну точку. Он увидел, как содрогаются ее плечи, и понял, что она плачет.
У него хватило терпения и выдержки не подойти к ней, а постоять и подождать. Она не была плаксой и редко давала волю слезам, поэтому он был обеспокоен таким поворотом.
Наконец он заговорил спокойным, деловитым тоном:
— Ладно, скажи мне, что такого страшного я натворил, и я постараюсь сообразить, почему тебя это так огорчило и опечалило.
Она повернулась к нему лицом:
— Не надо притворяться, Пат. Я же понимаю, что в жизни может случиться всякое, но, в конце концов, нужно быть честным.
— Милая, моя совесть ничем не запятнана, — Доулиш взял ее за руку. — Давай-ка лучше выпьем! Клянусь, я не совершил ничего такого, за что мне было бы стыдно перед тобой. Во-первых, вот уже в течение нескольких месяцев я не переступал порога Скотленд-Ярда. Во-вторых, я не проявляю совершенно никакого интереса к преступлениям. В-третьих, ни одна прелестная дева не являлась ко мне с мольбой о помощи. Занимаюсь исключительно бизнесом, покупаю и продаю предметы искусства и антиквариат закадычным приятелям Мориса Гейла — состоятельным египтянам, персам, латиноамериканцам, японцам…
— Пат!
— Я не лгу тебе, ну честное-пречестное слово, — ласково сказал он.
У нее был такой взгляд, какой бывает у человека, вдруг усомнившегося в том, во что всегда свято верил.
Доулиш налил ей немного черри, себе — виски с содовой.
— Давай выпьем за… за мою чистую незапятнанную совесть.
Он сделал маленький глоток.
— Пат, я не могу… нет, нет, это просто смешно, — воскликнула Фелисити. — Она была здесь, у нас. Сегодня. Сегодня днем. Я видела ее! Разговаривала с ней…
Она вдруг замолчала.
— Милая, — сказал он, — ты и вправду меня заинтриговала. Она… она — кто она?
— Вы встречались с ней в Мадриде.
Доулиш поднес было к губам бокал, но вдруг замер, оторопело уставившись на Фелисити. Вид у него в это мгновение был, надо сказать, малопривлекательный, хотя вообще-то, даже несмотря на сломанный когда-то в жестокой потасовке нос, Патрик Доулиш обладал весьма приятной наружностью.
— Что, что?.. — едва слышно пробормотал он. — Ничего не понимаю.
— Но ты ведь знаешь ее? — В ее голосе звучало обвинение.
— Ну, не исключено.
— Потом вы встречались с ней в Милане. В октябре.
— Клянусь тебе, в октябре, в Милане, никакой испанской сеньориты я и в глаза не видел, — твердо заявил Доулиш.
— А позже в Цюрихе, в январе?
— Нет, нет, это исключено, — заверил ее Доулиш. — Ни с какой молодой особой никаких встреч у меня не было — ни в Швейцарии, ни в Италии, ни в Испании…
— А в апреле ты встречался с ней в Париже!
— Ну это уже стишком! — Он налил себе виски. Он был совершенно сбит с толку, в мыслях царил полнейший хаос. Он действительно бывал в тех городах, что назвала Фелисити, по поручению Мориса Гейла, но…
— Постой-ка, дай сообразить. Красивая испанка…
— Да, очень красивая, — медленно проговорила Фелисити. — Глаза у нее…
— Да, у них у всех красивые чарующие глаза, — согласился Доулиш. — А теперь давай поразмыслим. Итак: молодая красавица-испанка с чарующими глазами сообщила тебе, что мы с ней встречались в Мадриде…
— Встречались, — язвительно заметила Фелисити, — это в некотором роде эвфемизм. Встреча носила интимный характер.