— Прежде всего, я хотел бы, чтобы вы поклялись даже во сне никогда не упоминать об этой работе.
— Если моего обычного слова недостаточно, то и моя клятва ни к чему. — Я взглянул на второго человека, вновь распростершегося на диване. — Мы, кажется, с вами незнакомы. Меня зовут Лоренцо.
Он взглянул на меня и отвернулся. Мой знакомый из бара поспешно вставил:
— Имена роли не играют.
— Нет. Перед своей смертью мой отец, достойнейший человек, взял с меня слово никогда не делать трех вещей: во-первых, не мешать виски с чем-нибудь, кроме воды; во-вторых, игнорировать анонимные письма; и, наконец, в-третьих, никогда не иметь дело с человеком, который отказывается назвать свое имя… Счастливо оставаться, господа, — я направился к двери, буквально чувствуя, как сотня империалов греет мне бок.
— Подождите! — Я остановился. — Вы совершенно правы, — продолжал он. — Меня зовут… ШКИПЕР!
— Оставь, Джок. Меня зовут Дэк Бродбент, а это — Жак Дюбуа. Вон как он смотрит на меня. Мы оба путешественники, пилоты экстракласса, любые корабли, любые ускорения.
Я поклонился.
— Лоренцо Смиф, — честно сказал я, — жонглер и художник — член “Клуба Ягнят”. — Про себя же отметил, что давно пора платить в клуб членские взносы.
— Вот и отлично. Джок, попробуй для разнообразия поулыбаться. Лоренцо, так вы согласны держать наше дело в тайне?
— Безусловно. Мы же приличные люди.
— Независимо от того, беретесь за работу или нет?
— Независимо от того, приходим мы к соглашению или нет. Я честный человек и, если меня не будут пытать, то ваши сведения в полной безопасности.
— Я прекрасно знаю, какое воздействие на мозг оказывает неодексокаин, Лоренцо. Никто не требует от вас невозможного.
— Дэк, — вмешался торопливо Дюбуа. — Это неправильно. Нам следует по крайней мере…
— Заткнись, Джок. До гипноза дело еще не дошло. Лоренцо, мы хотим, чтобы вы сыграли роль одного человека. Причем сделать это необходимо так, чтобы ни одна живая душа — понимаете, НИ ОДНА — не догадалась, что это подмена. Согласны вы на такую работу?
Я нахмурился.
— Сначала вам следовало бы спросить, не могу ли я, а хочу ли я делать это. А в чем, собственно, дело?
— К подробностям мы перейдем позже. Грубо говоря, это обычная роль известного политического деятеля. Отличие состоит в том, что необходимо быть настолько похожим, чтобы ввести в заблуждение людей, хорошо знающих его, и не выдать себя даже при личной беседе. Это не просто прием парада с трибуны или награждение медалями девушек-скаутов. — Он пристально взглянул на меня. — Нужно быть настоящим артистом, чтобы так перевоплотиться.
— Нет, — быстро сказал я.
— Но почему? Ведь вы даже не знаете, что от вас требуется. Если вас мучит совесть, то уверяю, что ваши действия не причинят вреда тому человеку, которого вам предстоит сыграть, и вообще чьим-либо законным интересам. Это действительно необходимо сделать.
— Нет.
— Но почему, ради бога, почему? Вы даже не представляете, сколько мы вам заплатим.
— Деньги роли не играют, — твердо сказал я. — Я актер, а не двойник.
— Не понимаю. Множество актеров с удовольствием заколачивают деньгу, публично появляясь вместо знаменитостей.
— Таких людей я считаю проститутками, а не коллегами, Позвольте, я объясню вам свою точку зрения. Разве можно уважать человека, который пишет книги за другого? Можно ли уважать художника, который позволяет кому-то подписывать свою картину — за ДЕНЬГИ? Но, возможно, вы чужды миру искусств, сэр, поэтому я попробую объяснить это на другом примере, более понятном вам. Смогли бы вы за ДЕНЬГИ взяться управлять кораблем, в то время как кто-то другой будет ходить в вашей форме и, совершенно не владея искусством управления кораблем, публично называться пилотом? Ну как?
— Смотря сколько за это заплатят, — фыркнул Дюбуа.
Бродбент грозно взглянул на него.
— Кажется, я начинаю понимать.
— Для художника, сэр, самое важное — это слава и признание. Деньги же — просто презренный металл, с помощью которого он может спокойно творить.
— Хм-м-м… хорошо, следовательно, просто за деньги вы этого делать не хотите. Может быть, вас интересует что-нибудь другое? А если бы вы знали, что это необходимо и что никто иной не смог бы проделать это лучше, чем вы?
— Допускаю такую возможность, хотя и не представляю подобных обстоятельств.
— А вам ни к чему их представлять; мы сами вам все объясним.