Дюбуа вскочил с дивана.
— Но, Дэк, послушай, нельзя же…
— Отстань, Джок! Он должен знать.
— Он все узнает, но не сейчас… и не здесь. А ты не имеешь никакого права рассказывать ему сейчас, подвергая тем самым опасности других. Ведь ты ничего не знаешь о нем.
— Я иду на сознательный риск, — Бродбент снова повернулся ко мне.
Дюбуа схватил его за плечи и снова развернул к себе лицом.
— Сознательный риск, черт бы тебя побрал, да?! Я давно тебя знаю — но на этот раз, прежде чем ты откроешь рот… в общем после этого один из нас точно не сможет ничего рассказать.
Бродбент был удивлен. Он холодно ухмыльнулся Дюбуа.
— Джон, сынок, ты, кажется, считаешь себя достаточно взрослым, чтобы справиться со мной?
Дюбуа уступать, по-видимому, не собирался.
Бродбент был выше его на целую голову и тяжелее килограммов на двадцать. Я поймал себя на том, что Дюбуа сейчас мне симпатичен. Меня всегда очень трогали беззаветная отвага котенка, природная храбрость боевого петуха, решимость маленького человека сражаться до последнего, но не быть сломленным… А так как я был уверен, что Бродбент не собирается убивать партнера, то следовало ожидать, что его коллега попросту окажется сейчас в роли боксерской груши.
У меня и в мыслях не было вмешиваться в их ссору. Любой человек имеет право сам решать, когда и как быть битым.
Я чувствовал, что напряжение возрастает. И вдруг Бродбент расхохотался и хлопнул Дюбуа по плечу со словами:
— Молодец, Джон! — Потом он повернулся ко мне и сказал: — Извините, нам нужно на несколько минут оставить вас в одиночестве. Нам с другом нужно кое-что обсудить.
В номере имелся укромный уголок, оборудованный фоном и автографом. Бродбент взял Дюбуа за руку и отвел туда. Там у них завязался какой-то оживленный разговор.
Иногда подобные уголки не полностью гасят звук. Но “Эйзенхауэр” был заведением высокого класса, и поэтому все оборудование в нем работало отлично. Я видел, как шевелятся их губы, но до меня не доносилось ни звука.
Зато губы мне были хорошо видны. Бродбент расположился ко мне лицом, а его оппонента можно было видеть в зеркале на противоположной стене. Когда я выступал в качестве знаменитого чтеца мыслей, отец лупил меня до тех пор, пока я не овладел в совершенстве безмолвным языком губ — читая мысли, я всегда надевал очки, которые… и требовал, чтобы зал был ярко освещен, одним словом, я читал по губам.
Дюбуа говорил:
— Дэк, ты чертов идиот, невозможный, преступный и совершенно невыносимый кретин. Ты что, хочешь, чтобы остаток своих дней мы провели на Титане, таская бесчисленные камни?! Это самодовольное ничтожество сразу же наложит в штаны.
Я чуть не пропустил ответа Бродбента. В самом деле, “самодовольный”, ничего себе! Умом я, конечно, осознавал свой гений, но в то же время сердцем чувствовал, что человек я достаточно скромный.
Бродбент:
— …не имеет значения, что крупье мошенник, если это единственная игра в городе. Джок, никто больше не сможет нам помочь.
Дюбуа:
— Ну хорошо, тогда привези сюда дока Скорча, загипнотизируйте его, вколите ему порцию веселящего. Но не посвящайте его во все подробности — пока с ним не все ясно и пока мы остаемся в дерьме.
Бродбент:
— Но Скорч сам говорил мне, что мы не можем рассчитывать только на гипноз и лекарства. Для наших целей этого недостаточно. Нам требуется его сознательное действие, разумное сотрудничество.
Дюбуа фыркнул.
— Что же в нем разумного! Ты посмотри! Ты когда-нибудь видел петуха, разгуливающего по двору? Да, он примерно того же роста и комплекции, и форма головы у него почти такая же, как у Шефа, — но это и все! Он не выдержит, сорвется и испортит все дело. Ему не под силу сыграть такую роль — это просто дешевый актеришка.
Если бы великого Карузо обвинили в том, что он взял не ту ноту, он не был бы более оскорблен, чем я. Мысленно я призвал в свидетели Борбэджа и Бута, они подтвердили бы, что это вопиющее по своей несправедливости обвинение. Внешне же спокойно продолжал полировать ногти и делал вид, что абсолютно спокоен — отметив про себя, что когда мы с Дюбуа познакомимся поближе, я заставлю его сначала смеяться, а потом плакать — и все это на протяжении двадцати секунд. Я выждал еще несколько мгновений, затем встал и направился в звукозащищенный угол. Когда они увидели, что я собираюсь войти, то сразу же замолчали. Тогда я тихо сказал:
— Хватит, джентльмены. Я передумал.
Дюбуа облегченно вздохнул.