"Невольная" активность персонажей, тенденция к иллюстративности, смеховое начало - все это обусловливает структурно-жанровое тяготение близнечного типа к анекдоту с его стихией трикстериады. В сущности, близнецы - оба трикстеры, ибо их активность, в отличие от других типов двойничества, всегда отраженная; это вывороченная наизнанку пассивность, тотальная зависимость персонажей от пространства, в котором они существуют. Условно говоря, для близнецов нет "Бога", нет высшей ценности, которая помогла бы им автономизироваться от кромешного мира. Так, христианские идеи Мышкина подвергаются корректировке под влиянием обстоятельств и в конце концов утрачивают роль барьера, удерживающего их носителя от безумия. Можно сказать, что Рогожин и Мышкин --оба трикстеры: первый из них, одержимый страстью гедонист, второй - юродивый.[56]
Персонажи-близнецы всегда амбивалентны, но это не амбивалентность карнавальной пары. Им свойственна комическая вина, заключающаяся в невольной потере ориентации в мире. Художественное пространство в структурах с близнечным двойничеством чрезвычайно активно. Это позволяет сделать вывод, что этот тип тяготеет к жанру повести, по терминологии В.П.Скобелева.[57] Показательно, на наш взгляд, что Н.В.Гоголь, ощущавший свою связь с традициями средневековой демократичсекой литературы, вынес слово "повесть" в заглавие своего произведения - "Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" ( См. "Повесть о Фоме и Ереме", "Повесть о Ерше Ершовиче", "Повесть о шемякином суде", "Повесть о бражнике"). "Мертвые души" определяются автором как поэма, чтобы помимо всего прочего дистанцироваться от романа с центральным положением героя и перенести акцент на пространственный мотив Руси.
Бунинская "Деревня" - хрестоматийный пример жанра повести начала ХХ века. У Достоевского и Набокова несомненно романное мышление, но оно, на наш взгляд, реализуется помимо близнечной структуры.[58] Наиболее сложный вопрос представляет собой связь близнечного двойничества с утопией и антиутопией. Во всех рассмотренных нами примерах присутствуют элементы антиутопического сознания и эсхатологические мотивы.
В "Повести о Фоме и Ереме" реальность предстает как кромешный мир "наготы, босоты и недостатков последних". Философия этого смехового произведения абсолютно безнадежна. Героям просто не за что уцепиться в их бесприютных скитаниях "меж двор" по выморочному миру. Даже смерть не приносит избавления от бесконечной череды несчастий и поруганий. В гоголевских произведениях исследователи отмечали противоречие между авторской интенциональностью, его стремлением к идеалу и его особым видением, овеществляющим человека.[59] В "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" постепенно сходит на нет идиллический идиотизм рассказчика, прославляющего двух соседей и благословенный Миргород. В финальной главе рассказчик встречает обоих персонажей в церкви (ср. В "Повести о Фоме и Ереме": "Ерема вошел в церковь, Фома в олтарь, Ерема крестится, Фома кланяется, Ерема стал на крылос, Фома на другой..."). Иван Иванович и Иван Никифорович, изрядно постаревшие, поблекшие и опустившиеся, словно присутствуют на собственном отпевании, но не понимают этого и все твердят про свою тяжбу. Заключительная фраза рассказчика словно констатирует крах провинциальной идиллии.
56
Трикстерское начало в героях "Идиота" любопытно отрефлексировано в пьесе В.Сорокина "Достоевский -trip". Здесь текст романа осмысливается как наркотик, полностью поглощающий персонажей, доводящий их до экстатического безумия, а затем убивающий их.
58
Показательно, что в текст "Братьев Карамазовых" как важное семантическое дополнение к близнечной паре Иван - Смердяков вводятся два фрагмента, более тяготеющие к повести, чем к роману. Это "Легенда о Великом Инквизиторе" и рассказ о Елизавете Смердящей, во многом построенный по модели жития. В обоих фрагментах чрезвычайно активным оказывается "экспериментальное пространство" деятельности героев. К тому же оба отрывка имеют иллюстративно-притчевый характер.
59
См. Об этом подробнее: Топоров В.Н. Миф, ритуал, символ, образ. М,: Издательская группа "Прогресс" - "Культура", 1995. С.30-93.