Антиутопические мотивы у Достоевского еще более очевидны. К "Легенде о Великом Инквизиторе" из "Братьев Карамазовых" современные исследователи возводят структурные особенности антиутопии ХХ века.[60] Крах христианской утопии является важным сюжетообразующим фактором в "Идиоте". И.Бунину свойственны не столько антиутопические, сколько эсхатологические мотивы. Старинный свадебный обряд в последней главе повести возвращает народному ритуалу его архаическое значение сопричастность брака и смерти. По Молодой бабы воют как по покойнице, а снежная буря, как хаос, поглощает свадебный поезд. Об антиутопических настроениях литературы двадцатых годов мы уже писали.
Почему же близнечный тип двойничества в русской литературе так регулярно соприкасается с пессимистическим мировосприятием? Мало того, создается впечатление, что он возник как воплощение этого мировосприятия. Близнечные пары словно иллюстрируют идею погружения мира в хаос, констатируют эсхатологическую катастрофу, когда однородный социум как бы сталкивается с миром "после жизни".
Связь близнечного двойничества с антиутопическим и эсхатологическим сознанием сложилась исторически. По мнению А.М.Панченко, русское двойничество вызвано к жизни страшным и вместе с тем уникальным опытом реализации социальных проектов Ивана Грозного в XVI веке. Важнейшими здесь были два фактора. Первый - попытка Ивана Грозного разделить страну на две мнимо противопоставленные части - земщину и опричнину. Фактически этот шаг царя может быть осмыслен как попытка воплощения в жизнь утопического проекта, в какой-то мере озвученного Иваном Пересветовым в "Сказании о Магмете Султане". Реализация утопии превратила ее в антиутопию. Первоначально земщина рассматривалась Иваном Грозным как часть страны, подлежащая тотальной чистке от нежелательных элементов и "перестройке". Это намерение Ивана ярко воплотилось в его расправе над новгородцами. Опричнина рассматривалась как принципиально новый, "здоровый" анклав борьбы со злом. Но фактически насилие и тотальное уничтожение присутствовало в обеих частях разделенного русского мира. Эти процессы породили особый трагизм русского мироощущения. Если проводить типологические параллели, этот трагизм сродни кафкианскому, когда человека без объяснения вины тащит и перемалывает жестокая сила.
Таким образом, двойничество вызвано к жизни страшным и вместе с тем у н и к а л ь н ы м русским историческим опытом, фантазиями безумного деспота. Близнечное двойничество воплощает беззащитность и слабость русского социума в российской системе государственной власти. Этот социум "розен приметами" (бояре, дворяне, купцы, священнослужители, посадские, крестьяне, холопы), но безальтернативен в плане зависимости от жестокого центра, который в русском сознании мистифицируется, превращаясь в некую слепую силу сродни року, судьбе.
Другим фактором стали невыносимые условия жизни русских людей разных сословий, а особенно низов, в период от правления Ивана Грозного до конца XVII века. Бесконечные распри и войны привели к колоссальному обнищанию населения. Это сопровождалось кризисом сознания в конце средневековья. По мнению А.М.Панченко, основным мотивом русской ментальности этого периода, ярко воплотившимся в демократической литературе, становится безнадежность.[61]
Мнение М.М.Бахтина о двух культурах - официальной и смеховой народно-площадной - в позднем европейском средневековье применимо и к Руси, однако с той существенной разницей, что русский смеховой антимир, в отличие от западного, характеризуется глубоким пессимизмом. В этот период в демократической литературе Руси не было утопий, достаточно распространенных в западной Европе и даже в соседней Польше. "Сказание о роскошном житии и веселии", по мнению А.М.Панченко, ссылающегося на В.Адрианову-Перетц, является переводом с польского. Важно, что в процессе перевода произошло переозначивание многих образов и мотивов, и текст в русском варианте предстает как пародия на утопию, то есть антиутопия.[62]
Близнечный тип двойничества исторически оформился как выражение социального пессимизма. Эсхатологическая и антиутопическая семантика стала необходимым элементом этой художественной структуры, которая актуализируется в периоды мировоззренческих и культурных кризисов. У Гоголя близнечество можно объяснить промежуточным положением менталитета этого художника между послепетровской европеизированной Россией, воплощенной в образе Петербурга, и Украиной, в свое время оказавшейся под сильным культурным влиянием польского барокко с его неизбывным дуализмом тьмы и света, греха и святости, суетливого бытовизма и откровения. Достоевский творил в эпоху тотального кризиса традиционного сознания, который и обусловил отсутствие в его текстах авторитетной авторской позиции. Художник вводит в большую литературу, в роман структуры, находившиеся в его время на периферии словесного искусства, утратившие, казалось, свою продуктивность. Это относится, например, к житийному жанру, к притче или проповеди. Близнечная пара, думается, была одной из таких структур. Бунинская "Деревня" создавалась в наиболее активный в плане эстетических исканий период в русской литературе первой половины ХХ века. Повесть моделирует уже не только мировоззренческий, но и социальноэкономический кризис русского общества. Следующий промежуток оживления близнечного двойничества - вторая половина 20-х годов реакция на реализацию социалистического проекта. Даже у эмигранта В.Набокова в романе "Отчаяние" (1930) значительное место уделено рассуждению Германа об утопическом коммунистическом плане, который в СССР воплощается в жизнь. В русской литературе 80-90-х годов ХХ века близнечество осознается как элемент художественного языка наряду с другими структурами. Трагизм здесь приобретает характер эстетикоэсхатологический как опыт смерти индивидуального авторства. Близнечество может приобретать тотальный характер, когда персонажи выполняют одинаковую функцию, становясь выразителями деидеологизированного и десакрализованного стиля. Это можно наблюдать в текстах В.Сорокина, в частности, в первой части "Нормы", где разные фигуры "фундаментального лексикона" советского мира выполняют совершенно идентичную сюжетную функцию - "ритуально" поедают промышленно изготовленные брикеты из дерьма - "норму". В романе "Сердца четырех" главные герои, одержимые утопической идеей, взявшись за руки, идут к смерти, вернее, к самоуничтожению, которое встречают с чувством выполненного долга. В поэзии Д.А.Пригова близнечная пара реализуется внутри структуры "авторперсонаж". Автор становится близнецом риторической фигуры лирического "я". При этом возникает поле тотального иронизма, практически совпадающее с тотальной серьезностью. Социальность, присущая двойниковым структурам, в конце ХХ века становится пустой формой, элементом того или иного дискурса.
60
См., например: Гальцева Р., Роднянская И. Помеха - человек: Опыт века в зеркале антиутопий // Новый мир. 1988. № 12.