Именно такие или подобные им мысли занимали узконаправленный ум Фёдора, пока он мыл лабораторные колбы, настраивал тахогенераторы и подключал литий-ионные батареи к эксклюзивному торсионному оборудованию.
— Фёдор Андреевич, как там наши поля? Вы зарплату уже получили? — послышался свежий, с вечернего мороза, голос шефа.
— Да, так себе, получил, Анатолий Евгеньевич, спасибо, — отозвался Ступин.
— Спасибо надо сказать нашим спонсорам из фонда Сороса, — ответил блестящий от снежной крошки Акимов, входя в лабораторию. — Без них наши темы уже давно бы закрылись. Кстати, вы мне сегодня не нужны. Можете идти домой.
И Анатолий Евгеньевич засвистел свою любимую «Арию тореадора», снимая пальто.
«Может, нас, действительно, пора закрывать, — думал аспирант Ступин по дороге к метро, — почти год работы, и никакого реального результата». После памятной встречи в реутовской психбольнице с Вселен Вселенычем Фёдор Ступин перечитал десятки книг о левитации, о Франциске Ассизском и Терезе Авильской, о йогах с труднопроизносимыми именами, о нуль-переходах, о нетрадиционной медицине, о психофизике и о всяком таком загадочном прочем. Видел по телевизору полеты американского фокусника Коперфильда, который парил с прекрасной дамой на руках, скользя по невидимым, неведомым нитям. Где-то там, в параллельном с Фёдором мире просто все поголовно летали — пришельцы из космоса, Бэтмэны, ведьмы, святые, йоги, отшельники, люди в состоянии транса, болгарские девушки и просто случайные прохожие, а то и вовсе никому непонятные небожители — ходили по облакам, подлётывали, вспархивали, воспаряли и перемещались. При этом все летающие опирались явно не на воздух, а на эфир (не кефир, а именно эфир), или «энергию» (какую именно энергию?), или скользили по невидимым космическим торсионным тоннелям (почему именно тоннелям, а не, скажем, дорожкам?) Ничего подобного в реальной жизни, окружающей Фёдора Ступина, пока что не наблюдалось. Опыт его знакомых показывал, что летать вообще трудно. Например, Сергей, друг его студенческих лет, так сильно влюбился в свою сокурсницу, что запросто прыгнул на спор с балкона. Понадеялся на крылья любви. Поскольку это был девятый этаж, Сергея не стало. И его девушка вышла замуж за другого, за живого. Крылья любви оказались слишком ненадежными для настоящих полетов. Другой его знакомый упал вместе с дельтапланом со стометровой высоты — попал в нисходящий поток, но остался жив. Дельтаплан только сильно поломался. Ступин долго рассматривал тот дельтаплан, трогал шарниры и раму. Вся конструкция казалась очень тяжелой и похожей на воздушную байдарку и выглядела несерьёзно. Какой-то полусамолет-полураскладушка. И тогда он понял, что надо искать людей, которые уже умеют летать, преобразовавать материю и так далее — алхимиков нового времени. Так, через какое-то время бывший студент Ступин стал изучать торсионные поля у Акимова.
Через полтора часа тряски в метро Фёдор оказался в одном из самых отдалённых районов Москвы — Орехово-Задорное. Здесь жили его дальние друзья, супруги Фокины-Строгановы. В тот вечер они пили легкое вино, говорили о вечном и смеялись ни над чем. Засидевшись допоздна, Фёдор возвращался из гостей и оказался в полночь на пересечении трёх дорог под старым дубом. «Откуда всплыла эта пошлая декорация? Каких таких трёх дорог?» — строго спросил сам у себя Ступин. — «Да нормальных, асфальтированных», — ответил он себе. «Почему именно в полночь?» — «Ты же сам знаешь, я засиделся в гостях, а автобусы из этого района никуда не ходят». — «А откуда здесь взялся дуб?» — «Срубить, наверное, забыли, не придирайся!» Чтобы собраться с мыслями он встал под дубом и начал соображать, как ему отсюда добраться домой. Он очень хотел спать, к тому же сверху начал накрапывать противный копеечный дождь. Через минуту к Фёдору твердым милицейским шагом подошел прохожий высокого роста, в плаще и спросил у него фамилию. Ступин сделал вид, что это не к нему и отвернулся, встав боком. Мало ли что. Прохожий бросил к ногам Фёдора огромную потёртую спортивную сумку с надписью «Олимпиада-80» и таким же уверенным шагом удалился. Скрылся за древонасаждениями.
Фёдор Андреевич слегка пнул сумку ногой. Там что-то было. Он взял сумку в руку и прошел довольно далеко, прежде чем под ближайшим фонарём решился заглянуть в сумку поглубже. А вдруг там неучтённый труп? При дальнейшем осмотре сумки там оказались свернутые крылья. Присев на траву, Фёдор вытянул одно крыло и обнаружил, что оно сделано в натуральный размер — то есть под человека среднего роста и веса — сделано очень тщательно, очевидно, каким-то сложным кустарным способом. Снаружи было нечто вроде оперения из чешуйчатого пластика. Крыло было очень красивое — прозрачное, легкое, многослойное, а основа крыла сделана из металлизированной ткани с вшитыми тончайшими, с волосок, ребрами жесткости, световодами и аккуратно впаянными едва заметными цветными прожилками. Никакого источника питания в этой конструкции видно не было. По долгу службы Ступин знал, что в Москве живут несколько изобретателей-чудаков, упорно разрабатывающих подобные вещи. Как правило, дальше безграмотных чертежей или кипящих чайников, проходящих сквозь стену кухни, дело у них не шло. А тут — совсем другое — воплощенная в материале детская мечта! В общем, если бы Ступин решил себе сделать «настоящие» крылья, он сделал бы примерно такие же. Даже нет, в точности такие! Больше всего его взволновал тот факт, что крылья были явно не новые, а прилично поношенные. А вы знаете, как носят крылья?
На них летают.
Берлинская лазурь
Великая Берлинская Стена разрезала город на две принципиально разные территории. В точности так, как делят пайку опытные лагерники-уголовники — не поровну, а по-честному. Старший лейтенант ПГУ КГБ СССР Андрей Ступин любил, шурша палой листвой, каждый вечер прогуливаться вдоль стены до пограничного контрольно-пропускного пункта (КПП) на Шоссештрассе. Именно здесь он часто представлял себя любимым киногероем-разведчиком, штандартенфюрером СС фон Штирлицем. Вот только вместо красивой эсэсовской формы ему приходилось носить в Германии форму наших, советских погранцов, а то и вовсе одевать штатский светло-серый костюм румынского производства. Гадость какая!
Контролёр-охранник Национальной народной армии (ННА) ГДР Вальтер Патроляй издалека уже махал ему каким-то новым бутафорским револьвером, приветствуя своего неместного знакомого — невысокого русского офицера с немигающим пингвиньим взглядом и блатным бессрочным служебным спецпропуском.
— Привет двадцать третьему пограничному, позывной Штурцхельм, — ответил Андрей Андреевич Ступин фон Штирлиц, не спеша подойдя к Вальтеру. — Что это у тебя за пушка?
— Это револьвер «R-86 Смарт»! Редкая вещь. Свояку в «Интерфлюге» выдали для защиты от угонщиков самолетов. А он мне его на день рождения передарил. Представляешь, к нему патроны от вашего «Макарова» подходят!
— А, слышал. Мой бесшумный «Стечкин» в сто раз лучше. Ты что же, теперь перебежчиков из этой игрушки будешь хлопать? Как американский ковбой угнетённых империализмом индейцев? — Андрей воображаемо прицелился, потом выпучил глаза и широко осклабился, имитируя дебильную улыбку ненавистных янки.
— Ерунда всё это. Хлопать! Погляди-ка лучше вон туда, — и Вальтер мотнул головой налево-вверх. Над проволокой виднелся новенький замаскированный автоматический самострел SM-70. «М-да. Прокол. А я и не приметил. Похоже на новенький замаскированный автоматический самострел SM-70», — с досадой прошептал про себя Андрей и невинно поинтересовался:
— А что это?
— Это же новенький замаскированный автоматический самострел SM-70! — оглушительно расхохотался Вальтер. — Теперь близко не подходи, даже твой пропуск здесь не поможет. На днях только поставили. А вчера ночью слышим автоматную очередь. Тень какая-то рыскнула. Выбежали по тревоге: опа! Очередной прыгун на колючке болтается, дурашка. Пульс у него щупать не стали. И так видно, что пульс слабый. Оставили бедолагу до следующей смены. Пускай денек повисит для наглядности. Я ему даже в жопу ромашку воткнул. Для красоты. Пиво пойдем сегодня пить?