Свидетельства, указывающие на то, что Борман был жив после войны, подкрепляются теперь большим количеством косвенных доказательств, которые за целые десятилетия собрали ЦРУ, нзраильска разведка и охотники за нацистами, — все нашло свое завершение в докладной записке Пропочука в Парагвае. Более того, все известное нам ныне предполагает, что есть и другой аспект всей этой истории: геополитические соображения — то, что заинтересованные правительства прекрасно все знали.
Теперь представляется весьма вероятным, что череп Бормана мог быть повторно использован с помощью Вернера Юнга и фон Экштейна, чтобы занять свое место в успешном подлоге, предназначенном приглушить интерес к бывшим нацистам в Парагвае, подлоге, который успешно морочил голову всему миру в течение четверти столетия.
Глава 14 ПЕРСПЕКТИВЫ И ВЫВОДЫ
Смерть, особенно смерть тирана, влияет на перспективу.
Сталин, другая чудовищная историческая фигура пер вой половины XX века, умер при обстоятельствах, совершенно отличных от обстоятельств в бункере, —- окруженный отобранной им самим бандой подхалимов, в могильной тишине. Описания его смерти, которое оставило нам его растерянное окружение, раскрывают необыкновенное напряжение, чмоции и в конечном итоге огромное облегчение, вызванное этой смертью. Ощущение оцепенелости и подавленного гнева, бессилия и нетерпения напоминает осторожные, высокопарные, неохотные воспоминания, которые выдавали оставшиеся в живых обитатели бункера, выдвигающие каждый свою выдуманную версию смерти Гитлера. Напряженность того времени остается еще спустя долго после самого события.
Что касается оставшихся в живых обитателей бункера, то воспоминания об их действиях во время убийства могли повлиять на то, как они впоследствии рассказывали каждый свою историю, с тем чтобы привести все излагаемое в порядок. В отличие от них те, кто окружал Сталина, вероятно, рассказывали правду; и тем не менее эти параллели весьма любопытны.
Сталину потребовалось два с половиной дня, чтобы умереть от удара. За это время единственным человеком, который выплеснул наружу обуревавшиеся эмоции — подобострастие и ненависть, — был Лаврентий Берия, чудовищный глава тайной полиции «Как только к Сталину вернулось сознание, Берия упал на колени, схватил его руку и принялся целовать ее. Когда же Сталин снова потерял сознание и глаза у него закрылись, Берия встал и плюнул».
Все знают, что Сталина ненавидели. То, как Берия выразил свое презрение, никого не удивило, так что эта сцена вряд ли может быть сопоставима со сценами преданной, трагической озабоченности, какую мы могли ожидать при смерти Гитлера, Однако теперь у нас есть свидетельства, демонстрирующие, как на самом деде умирал Гитлер: жестоко, от рук своих верных соратников.
В сценах, происходивших вокруг смертного одра Сталина, и в жестоком убийстве Гитлера, и в циничной озабоченности, как убрать его труп, прослеживается один и тот же главный инстинкт самосохранения. Человеческая натура оказывается последним диктатором.
Миф о Гитлере должен был умереть вместе с ним, и могло так случиться, что правда о его смерти могла быть раскрыта обитателями бункера или позднее советскими властями. Истина почти наверняка стала бы очевидной, если бы было проведено добросовестное расследование. Вместо этого расследования, проведенные как русскими, так и западными следователями, были испорчены политическими соображениями.
Если бы детали смерти Гитлера стали известны и если бы история того, как были сожжены и где находились тела Гитлера, Геббельсов и «Евы», была рассказана добросовестно, то ощущение национального унижения и стыда от обстоятельств этой смерти достигло бы апогея и мифологические пузырьки выдохлись бы с самого начала.
Вместо этого союзники после войны ограничивались только нерешительной пропагандой, пытаясь перевоспитать погрязшую в фанатизме, оцепеневшую германскую нацию, заставляя ее принять на себя ответственность за преступления, совершенные германским государством, а это оказывалось малоэффективным из-за отсутствия ясности о том, как умер Гитлер, если он вообще умер. Пока продолжалась эта неопределенность, легенда о славном конце ложилась последним венком на надгробие нацизма, за который хватались все еще убежденные в своей правоте крайние правые, никогда не смирившиеся со своим поражением.
То, что Гитлер был убит одним из своих, как предполагалось, самых верных подданных, наверняка послужило бы окончательным приговором массовому преклонению, имевшему место в германском государстве, преклонению, которое ухватилось за убийство Гитлера, преклонению, которое стало истинной причиной проявившегося впоследствии у немцев чувства национальной вины.