Никто не обратил внимания на показания, касавшиеся сержанта Торнова, ухаживавшего за собакой Гитлера, которого якобы видели несколько человек сразу после полуночи 30 апреля, когда, он, как безумный, бежал и кричал: «Фюрер умер!» Конечно, это должно было происходить до прощаний с секретаршами, которое, как мы помним, проходило в лучших и достойнейших традициях немого кино. Для людей циничных и остроумных версия Торнова может объяснить, почему Гитлер был столь необычно спокоен при этом прощании!
Как будет показано дальше, существуют совершенно противоречивые свидетельства насчет того, была в действительности эта трогательная сцена прощания. Однако есть указания на то, что Торнов мог поторопиться со своим объявлением, что Гитлер мертв, и если Гитлер действительно умер сразу же после полуночи, то непонятно, почему Кребс, Геббельс и Борман отложили свой запрос у русских насчет условий капитуляции до утра 1 мая, когда началось бегство из бункера. За это время советские войска укрепили свои позиции в городе.
Однако еще одна слезливая прощальная церемония якобы имела место, на этот раз после обеда 30 апреля. На ней, как предполагается, присутствовали мужчины, включая Геббельса, Бормана, Бургдорфа, Кребса, Хавеля, На-умана, Фосса, Ратгенбургера, Гюнше и Линге. Пилот Гитлера Баур, чьи показания после его освобождения из советского плена так поразили всех, тоже утверждал, что был в бункере, вместо того чтобы находиться в Имперской канцелярии, как утверждали в своих первоначальных показаниях другие.
Предполагается, что именно тогда Г итлер и Ева Браун пожали всем присутствующим руки и удалились в свои комнаты. Всех отпустили, в коридоре остались только Борман, Геббельс, Лииге и Гюнше. Артур Аксман, который Лервоначально говорил Хью Тревор-Роперу, что он вернулся в бункер как раз вовремя, чтобы увидеть мертвые тела, позднее изменил свои показания и утверждал, что не только находился в коридоре, но и «стоял как можно ближе к двери». Его более поздние показания были подкреплены Отто Гюнше, который после своего освобождения из Бауцена заявил: «Насколько я помню, там было по крайней мере шесть человек, стоявших, как и я, около двери; у меня хороший слух, и я очень внимательно прислушивался, а также Геббельс, Борман, Линге, Бургдорф, Аксман и, может быть, еще кто-то».
Следует задать вопрос: почему Аксман изменил свои первоначальные показания и почему он предпочел повторить свои измененные показания в поддержку Гюнше, который, в свою очередь, поддержал наиболее сомнительную часть показаний Линге? Произошло ли это потому, что сразу же после возвращения Гюнше его показания стали сенсацией месяца, заставив сомневаться в ранее принятых показаниях Линге и Аксмана? Не хотели ли все они постараться разработать стабильную версию вместо старой, дискредитированной? А если это так, то почему?
Произошло ли это из тщеславия, или эти свидетели знали, что произошло на самом деле, и от них требовалось защитить правду?
Представим себе, что мы вместе с геббельсовскими «богами» стоим в коридоре у двери комнат Гитлера — Гюнше, Геббельс, Борман, Кребс, Бургдорф и, возможно, другие, включая Аксмана, — прислушиваясь к звукам, которые могут донестись из-за двери, за которой только что скрылся их обожаемый фюрер.
Ожидая решения своей судьбы, они могли не заметить фрау Юнге.
Фрау Юнге, получившая в подарок роскошное манто из серебристых лисиц, которое, как она утверждала, вручила ей перед смертью Ева Браун со словами: «Я всегда любила видеть вокруг себя хорошо одетых женщин, и теперь я хочу, чтобы ты носила это и радовалась», утверждала, что была последней, кто видел Еву и Адольфа живыми. Ева улыбнулась ей и обняла за плечи. Последняя примечательная фраза Евы — се волосы были великолепно причесаны, на ней было синее платье с дорогим, но скромным ожерельем, которое очень любил Гитлер,— была такая: «Передай мою любовь Баварии», Фрау Юнге подумала тогда о бедных детях Геббельса, которые «весело играли в бункере, их счастливые голоса контрастировали с многозначительной тишиной», и ей пришло в голову, что их еще не кормили.
«Неожиданно, после того как дверь за теми двумя закрылась, меня охватило страстное желание оказаться как можно дальше отсюда. Я почти взлетела по ступенькам, которые вели в верхнюю часть бункера. Но на полпути я вспомнила о шести детях Геббельса, остающихся там, внизу; никто не позаботился накормить их во время обеда, и они бродили в поисках своих родителей или тети Евы. Я подвела их к большому круглом столу.