«Я, конечно, знал, что это Адольф Гитлер, а не его двойник. Он был без фуражки, в привычном, когда-то безупречно чистом сером френче, зеленой рубаш ке и черных брюках, в простенькой форме, которую он носил с первого дня войны. На левом грудном кармане виднелись золотой партийный значок и Железный крест Первой мировой воины. Но личность, упакованная в эту влажную, испачканную едой одежду, была другим человеком. Я стоял навытяжку в шаге от него, выше на одну ступеньку. Когда я глянул вниз, то увидел сгорбленную спину Гитлера, его опущенные плечи, которые, казалось, дергались и дрожали. Было такое впечатление, будто его голова, как у черепахи, спряталась между плечами. Я подумал, что он похож на Атласа, держащего гору на спине. Эти мысли пронеслись у меня в голове за какиенибудь тридцать секунд, не больше. Пауза возникла из-за того, что Гитлер никак не мог справиться с двумя листками, на которых было написано его приветствие к нам.
Его глаза, хотя он смотрел прямо на меня, не могли сфокусироваться. Они походили на бледно-голубой фарфор, тусклые, скорее серые, чем голубые. Они были подернуты пленкой, похожей на кожицу винограда. Белки налиты кровью. На его вялом, неподвижном лице я не мог различить никакого выражения. Тяжелые черные мешки под глазами выдавали постоянную бессонницу, хотя Гитлер был не единственным человеком в бункере, страдающим от этого недомогания.
Сейчас (в 1970-х годах) я все еще вижу его, хотя вся сцена заняла всею лишь четыре, от силы пять минут. Глубокие складки пролегали от его мясистого, довольно крупного носа к уголкам рта. Рот был крепко сжат, губы нервно сомкнуты. Его рукопожатие, холодное как рыба и вялое, было равнодушным. Это был какой-то судорожный рефлекс, хотя предполагалось дружелюбие. Когда он невразумительно пробормотал свою благодарность, я не смог ответить ему что-то внятное. Потом он извинился, что вызвал нас в столь поздний час. Я должен был пробормотать что-нибудь тривиальное, вероятно, «благодарю вас, мой фюрер».
Я был по-настоящему потрясен и реагировал, полагаю, как реагировал бы любой доктор, не без симпатии. Однако было уже слишком поздно: ни один смертный врач не смог бы ничего поделать. В пятьдесят шесть лет фюрер был парализованный, физически разрушившийся человек со сморщенным лицом, похожим на маску, всю желтую с серым. Я был убежден, что этот человек совершенно одряхлел».
Пожалуй, самой убедительной фразой Шенка об этом эпизоде были слова: «Теперь я знал, что для Адольфа Гитлера никогда не будет острова Святой Елены... Эго — разрушенный остов человека, ему осталось самое большее год, два, может быть, три. Он должен чувствовать это, как это часто бывает с людьми, пораженными смертельным недугом».
Судя по доступным нам свидетельствам, ясно, что физическая дегенерация Гитлера стала весьма заметной в последние два года войны. Его безнадежное физическое состояние было неизбежно очевидным, а сложности в общении с другими людьми весьма значительными. Общее впечатление должно было быть именно таким, как описывает его Шенк. И тем не менее, хотя он явно был полностью недееспособен, Гитлер оставался у власти— но в изоляции, абсолютно необходимой, чтобы его состояние не было раскрыто.
Однако были деятели, такие, как Геринг и Гиммлер, которые не только посмеивались над физическим бессилием Гитлера, но и, как в случае с Гиммлером, активно искали себе выгоду из плохого состояния здоровья фюрера.
ЗНАХАРСКАЯ МЕДИЦИНА
Гиммлер давно уже спрашивал своих врачей, доктора Карла Брандта и профессора Карла Гебхардта, об истинной природе болезни Гитлера. Гитлер был явно одержим проблемой сифилиса — почти целая глава в «Майн кампф» посвящена этому вопросу, — а когда в начале 30-х годов его начал наблюдать доктор Теодор Морелл, так называемый специалист по венерическим болезням, у которого стены кабинета на Курфюрстендамм были увешаны не дипломами или аттестатами, а фотографиями с автографами его клиентов — киноактеров и других знаменитостей, которым помогло его лечение, — Гиммлер более чем заинтересовался.
Первые же расследования его обнаружили, что мать Гитлера дважды рожала мертвых детей, что с медицинской точки зрения предполагает возможный врожденный сифилис. Такой сифилис иногда имеет внешние проявления, хотя у Гитлера ничего подобного не наблюдалось, но это не удовлетворило любопытство Гиммлера. Когда у Гитлера начали появляться симптомы невралгии — скованность при ходьбе и при вставании, трясучка, — интерес Гиммлера снова вспыхнул, и он занялся новыми расследованиями о жизни Гиїлера в период его молодости, когда он бродяжничал в Вене и его не слишком примерный образ жизни мог подвергнуть его риску подхватить сифилис от проституток. Гиммлеровс-кие сыщики добыли результаты анализов крови, которые делал доктор Морелл в 1936 году, особенно серологические анализы на предыдущие заболевания сифилисом. Эти анализы крови стали основой для всех последующих слухов и интриг.