Единственный мужчина, который не поддается моему обаянию, – Скотт. Нога соскальзывает с педали и чуть не попадает в цепь. Когда‑то я, обычно без шлема и обуви, болталась по острову на таком же велосипеде. На скорости пролетала повороты, спускалась к бухточкам, загорала голой. И частенько ранила ноги о цепь. Вот и сейчас содрала кожу до крови.
Я останавливаюсь.
– Черт. – Облизываю палец и прикладываю к ссадине.
– Мама, лодка, – негромко пищит сзади Коко.
Хочется ее расцеловать. Полный подгузник стал хорошим предлогом, чтобы сбежать из дома Пенни и Кева. У меня тряслись руки и ноги, когда я несла вонючку к нам на виллу. Может, это глупо и даже по-детски, но присутствие Пенни меня подавляет, выводит из себя.
Сейчас у меня ощущение, что я освободилась от нее и сбросила груз с плеч.
– Нужна помощь? – раздается голос позади. Поднимаю голову и рядом с коляской вижу высокого мужчину, полностью одетого в черное. – Похоже, вы сильно поранились.
Глаз его не видно за очками, но он очень худой и такой бледный, будто никогда не был на солнце.
– Все хорошо. Обойдусь пластырем.
Слизываю кровь, у нее привкус меди. Наблюдаю, как незнакомец кивает, снова и снова. Смотрит пристально. Затем театрально, не вынимая рук из карманов, разворачивается на каблуках и удаляется в сторону поселка. Выглядит парень нелепо, но весьма эксцентрично. Самодовольной манерой держаться он напоминает иллюзиониста.
– Мама, лодка, – снова произносит Коко. Она показывает на пляж, где в полуденном солнце поблескивают белые яхты.
У меня до сих пор продолжает течь кровь, придется и правда купить пластырь.
– Да, лодка, – улыбаюсь я Коко и снова сажусь на велосипед.
Мы с дочуркой едем по дороге, волосы растрепались, губы потрескались на ветру, и мне хочется, чтобы мы с Коко остались здесь одни. Леви по большей части ведет себя точь-в‑точь как отец: равнодушный и отстраненный, погруженный в мир сенсорных технологий. Он почти не говорит и почти не слушает. Кажется, даже Скотт уже устал повторять, чтобы Леви оторвался от телефона.
Коко в том возрасте, когда она еще любит меня, стремится ко мне, нуждается во мне и полагается на меня. Телесные контакты у меня только с ней, крепкие объятия и нежные поцелуи. Оборачиваюсь к дочке и улыбаюсь. Она сидит тихо и держится за ремень безопасности. Моя крошка. Такая легкая, светловолосая, улыбчивая и беззаботная. И такая непохожая на Эдмунда. Он угрюмый и капризный, у него широкое лицо, по которому сразу можно понять, как он будет выглядеть, когда вырастет, будто он появился на свет уже стариком. Никогда не улыбнется. Никогда не порадуется. Вечно хнычет и скулит. Интересно, Пенни жалеет, что усыновила его?
Залив заполняется, катера теснятся, некоторые швартуются чуть ли не вплотную. Над водой разносится громкая музыка, которая сопровождается радостными голосами и хлопками вылетающих пробок. В выходные здесь царит атмосфера праздника. Ее праздника. Люди всегда устраивали вечеринки на острове. Поверьте, я знаю. Но у меня нет желания что‑то отмечать, я даже находиться здесь не хочу.
Зато у меня есть огромное желание улизнуть в бар, подальше от всех, заказать Коко фри, а себе коктейль с джином. Стоит ли? Будет Скотт волноваться или даже не заметит? Мне просто необходимо избавиться от гнетущей атмосферы. Коко липнет к Эдмунду, а Пенни с момента появления Бретта и Сэл вообще меня не замечает.
Направляюсь в центр поселка, где еще кипит жизнь, решаю купить пластырь и чего‑нибудь на ужин. Я по-прежнему стараюсь не встречаться взглядами с людьми, особенно с теми, кто здесь работает. Стараюсь не замечать, как мало изменился пейзаж. Те же цвета: оранжевый, золотисто-коричневый, белый и голубой. Те же звуки: смех и дребезжание велосипедного звонка. Разве можно ненавидеть такое прекрасное место?
Рядом с универмагом тусуются Леви и Рози. Девушка прислонилась к стене в вызывающей позе, выставив бедро, провоцируя моего невинного сына. Из-за спины у нее тянется дымок. Рози подносит сигарету к губам, а затем протягивает Леви. Но он мотает головой и отталкивает ее руку, отчего меня накрывает волна любви и гордости.