А в пятницу вечером – семейный просмотр фильмов с попкорном, шоколадом и вином.
Пока мы с Эдмундом раскладываем подушки и пледы, чтобы валяться втроем, Кев, изредка вместе с Рози, делает попкорн. Каждый раз, когда дочка присоединяется к нам, в это верится с трудом, но в такие редкие случаи я стараюсь сделать побольше фотографий, чтобы напомнить себе, как прекрасна наша семейная жизнь.
Дом на берегу моря – наш храм, убежище от людей и зданий, тихий уголок, где можно погрузиться в пейзаж и освободить разум. Но временами он становится публичным местом, пристанищем для ненасытных гостей, которые остаются у нас слишком долго и ожидают от нас слишком много. Французский сыр, «Моэт», дети, которых нужно накормить домашней пиццей. В нашем доме не хватает личного пространства, потому что мы пускаем туда слишком много чужаков. Малышня, подростки, коллеги, мамочки из школьных групп.
Только киновечера могут по-прежнему собрать нас вместе.
Мы с Кевом знаем, что эти встречи не только про кино. Мы семья, мы укрепляем узы, созданные после потери, которую я с трудом перенесла и которая угрожает самой сути этого слова – семья.
Эдмунд появился в нашем доме, чтобы сделать меня лучше. Чтобы высушить слезы, пролитые мной, исцелить синяки и раны, что я получила. Он вписался в нашу семью три года назад как кусочек пазла, встал рядом со своей новой старшей сестрой, с которой они ели попкорн и смотрели мультики. Он как щенок, новая машина или запланированный отпуск. Символ, что дает нам надежду на большие перспективы и заполняет собой зияющую дыру. А поскольку он еще слишком мал и не понимает этого, мне легче оправдать себя и справиться с чувством вины. Я вроде как и не совсем лгунья.
Но Рози смотрит на брата по-другому. Она видит в нем угрозу.
Для меня же Эдмунд – исцеляющий бальзам.
При необходимости людьми можно и попользоваться в своих целях.
Элоиза, 19:28
Пенни и ее курицы порхают вокруг стола, глотают шампанское, как перевозбужденные подростки, упиваясь свободой, которую якобы дает это место. У мужчин в пабе свой уголок, там пиво из бочонков хлещет пинтами, собутыльники хлопают друг друга по плечам, смеются басом над чисто мужскими шутками и налаживают связи.
Я под кайфом, и мне нужно поправить макияж.
Сонная Коко сидит на коленях у Скотта и сосет большой палец. Перед ней тарелка с картошкой фри. Время от времени она выхватывает кусочек из кучки и кладет в рот. Дочка счастлива, довольна, и ее абсолютно не беспокоит, где я. А я понятия не имею, где Леви: скорее всего, сидит в наушниках с телефоном и смотрит ролики на ютьюбе. Вероятно, нужно его поискать. Но сначала макияж. Уверена, тушь у меня потекла.
Я рассматриваю выгоревшие волосы и бронзовые тела, потные и пропитанные атмосферой паба. Здесь светится гирлянда, играет легкая фоновая музыка и соленый запах моря смешивается с запахом солярки. Краем глаза я замечаю мужчину, который днем предложил мне помощь, когда я поранилась, и разговаривал с Эдмундом на пляже. Пенни слишком занята, чтобы обратить на него внимание. Наплевать. Я расслабленная и сонная, почти как Коко. А еще у меня абсолютно нет сил. Очень сложно притворяться, что вписываешься в компанию, и при этом чувствовать неотрывные чужие взгляды. Да еще Кев позволил мне показать собственную уязвимость.
Я сглатываю, во рту привкус травы. Нужно найти мятную жвачку или чего‑нибудь выпить, пока никто не учуял запах. Иду вдоль стены к туалету, оттуда выходит мама с дочками, стряхивая капли с рук; подмечаю, что центральная кабинка занята. Внутри кто‑то шуршит пакетом. Затем скребущие звуки: проводят ребром пластика по крышке унитаза. Постукивают. Резко втягивают носом воздух, после чего следует долгий выдох. Довольно нагло, ведь две маленькие девочки только что пи́сали в соседней кабинке.
В зеркале вижу свои обгоревшие плечи и размазанную под глазами тушь. Брызгаю на лицо холодной водой и пальцами стираю черные потеки. Я в ужасном состоянии. Но, по крайней мере, не похожа на себя прежнюю. Те, кто был на острове двадцать лет назад, не узна́ют меня. «Сейчас я блондинка, и грудь у меня стала больше», – мысленно твержу я. Пью воду из горсти и вытираю лицо бумажным полотенцем.
А теперь заберу Коко домой, точнее, на виллу. Мы можем спать с ней на второй двуспальной кровати. Пожалуй, не стоило брать детскую кроватку: ночью Коко все равно втискивается между мной и Скоттом. Из-за ее пухленького тельца секс и даже любые прикосновения сошли на нет, без всякого шанса на воскрешение. Большинство мамочек используют детей как возможность избежать интима с мужьями. А я так хочу Скотта, что занялась бы с ним сексом даже рядом с Коко.