Если это приступ паники, подумала Люси, то очень действенный. Ее на самом деле охватила жуткая паника. Придя в себя, Люси позвонила своему приятелю Эшу, доброму умному доктору, который сразу же вызвался ее навестить. Он тщательно осмотрел Люси, заставил ее несколько раз упереться ступнями в его ладони, пересечь комнату по прямой, постоять то на одной, то на другой ноге. Люси проделала все это с большим успехом и адекватно отреагировала на удары резинового молоточка.
– Наверняка это из-за стресса, – сказал Эш. – Однако, поскольку симптомы сосредоточены в конкретном месте, я договорюсь, чтобы тебя осмотрел невролог, и попробую завтра записать тебя на МРТ, проверить, не повреждены ли нервные окончания в ноге. А пока вот тебе зопиклон, отоспись хорошенько.
После разговора с Эшем Люси почувствовала себя намного лучше, а поскольку почти никогда не принимала снотворного, уснула очень быстро и надолго.
5
Оливии, в прекрасном настроении, было все равно, где встречаться, но она не могла понять, почему Люси пригласила ее на ранний ужин именно в «Благородную гниль». Вечер выдался сухой и ясный, поэтому Оливия решила пройтись пешком от офиса своего издателя. После долгих переговоров ей все-таки удалось включить в книгу межпоколенчески-травмированных мышей и убедить редактора в необходимости переверстать макет. Выходные с Фрэнсисом растянулись на четыре ночи, поэтому мышами она смогла заняться только утром, в поезде, соприкасаясь с Фрэнсисом ногами под столом. Расстались они лишь на вокзале Виктория. Оливия отправилась домой к родителям, а Фрэнсис пошел на встречу в Ассоциацию почвоведов. Теперь, спустя девять долгих часов, они оба спешили на Лэмз-Кондуит-стрит.
В прошлую пятницу, на пути со станции домой, Фрэнсис предупредил Оливию, что у него нет интернета, причем сперва произнес это извиняющимся тоном, но потом признался, что ему очень нравится возможность покидать сетевой улей коллективного сознания и пчелкой-шатуном устремляться подальше от жужжащего рабства колонии. Поначалу беседа неспешно раскачивалась в уютном гамаке обсуждения грядущей экологической катастрофы, но затем Фрэнсис начал описывать перспективы, предлагаемые восстановлением дикой природы, а также предположил, что Гея, то есть коллективный разум планеты, или, по крайней мере, рациональное представление о планете в целом, намерена отомстить и вскоре стряхнет с себя человеческую заразу, отравляющую так называемую критическую зону, тонкий голубой слой воздуха и воды, где обитают сложные формы жизни. Вне всякого сомнения, уцелеют древние семейства бактерий, вирусов, грибов и насекомых, в равной степени равнодушно воспринявших и эпоху антропоцена, и туповатых, медлительных динозавров. К гипотезе о Гее Оливия отнеслась скептически, полагая, что жажда власти и удобств самостоятельно и неторопливо, беспилотник за беспилотником, расправится со своими приверженцами.
– С Геей или без Геи, все сводится к одним и тем же экзистенциальным страхам, – сказала она, когда Фрэнсис припарковал машину у дома.
Вместо ответа он с обезоруживающей улыбкой посмотрел на Оливию, словно оба понимали, что дискуссия происходила лишь для того, чтобы скрасить поездку от станции. Они прибыли в место, куда не добираются отслеживающие куки-файлы, где невидимые соглядатаи не в состоянии дистанционно включить микрофоны и камеры в коммуникационных устройствах, в место, извечная безликость которого составляла суть его существования, а не объявляла о своем расположении во всемирной сети, вызывая тем самым байесов каскад сбора данных, самоусиливающихся поведенческих моделей и персонализированных новостей, и где наконец-то можно было прекратить обсуждение того, какая версия вымирания им грозит, чтобы перейти к выяснению настоящей причины, по которой они здесь оказались.
Они отправились прямиком в спальню, не распаковывая вещей и обойдясь без обзорной экскурсии по дому, что помогло Оливии отвязаться от мыслей либо о смущенной неловкости, либо о бурной страсти, которые мучили ее с тех самых пор, как она приняла приглашение Фрэнсиса. Однако же чего Оливия не представляла, равно как и обоев в широкую небесно-голубую и кремовую полоску и обшарпанного вязового бруса потолочных балок и оконных рам, так это глубины своего доверия к Фрэнсису, которое она к тому времени уже ощущала или ощутила спонтанно – сказать было трудно, поскольку их предыдущая встреча прошла в каком-то дурмане, превращавшем импульсивность в спонтанность, а хмельной угар – в судьбоносность.