Лохмач с рыком дёрнул нож на себя, и Ромка отпустил корыто. Лохмач пошатнулся назад вместе с насаженным на нож обломком. Роман тут же поддал босой ногой по деревяшке. Загрубевшая от битья по тренировочным грушам и кирпичам нога только слегка заныла от удара, зато обломок вместе с заклинившим ножом взлетел в воздух, и, описав красивую дугу, шлёпнулся в ближайшие кусты.
Ромка проводил его взглядом, и не заметил опомнившегося длинного, который успел подобрать свою палку. Он увидел только размытую тень, и тут же скорчился на траве от удара по рёбрам. Опять мелькнуло, на этот раз над головой, он едва успел уклониться, как торец палки, скорее похожей на гибкий шест, ткнулся в землю возле уха. Вырвав клочок травы, шест ударил опять, и Ромка перекатился, никак не успевая подняться на ноги. Где-то сбоку орали и визжали. Земля гудела от топота босых ног, и падения тяжёлых тел.
Шест падал прямо в глаза. Ромка отбил его открытой ладонью и зацепил ногу подступившего слишком близко длинного. Тут же пятка лишившегося своего ножа мужика в облезлой шкуре ударила ему в бок. В глазах вспыхнул фейерверк, но он сжал зубы, и свалил длинного на траву. Извернувшись по-кошачьи, ткнул облезлого костяшками пальцев под колено. Вцепился в упавший на него тонкий шест, и вскочил на ноги.
Не отпустивший шест длинный лохмач поднялся на колени, и Ромка злорадно пнул его в лицо. "Запомни, на лбу есть такая точка", - вспомнился насмешливый голос тренера, - "третий глаз называется. Так вот, бить туда не надо. - Тут тренер фыркал, и добавлял: "без необходимости".
Глаза длинного закатились. Он повалился навзничь на траву и затих. Разошедшийся Роман ещё раз пнул охромевшего облезлого, и опрокинул его поверх отключившегося длинного.
Рядом взвизгнули, и он обернулся. Поле боя было уже изрядно истоптано разгорячёнными мужиками, нарезавшими круги за вредным глюком. Тот, добежав до камней у ручья, резко свернул, оттолкнувшись босой ногой от ближайшего валуна, и сбившиеся в кучу, не успевшие затормозить лохмачи тут же получили палкой по ушам и нечёсаным макушкам.
Пока обозлённые, упревшие в своих шкурах мужички разворачивались, глюк успел двумя точными тычками вывести из строя ещё одного противника. Тот, получив концом палки под ложечку, согнулся, и выплеснул на травку свой завтрак. Зато остальные бросились на нахального парня всей гурьбой. И худо бы пришлось Ромкиному двойнику, если бы пришедший в себя дядька Толстопуп не поднялся с земли, подхватив свою дубинку, и, издав воинственный клич, не бросился в бой.
Ромка обернулся как раз в момент, когда на ногах остались двое лохмачей и Толстопуп с глюком. Ещё пара мужичков валялись под ногами. Один тихо корчился, зажимая голову, а другой лежал неподвижно, и Ромка с ужасом увидел кровь, текущую у того из ушей.
"А ведь они не шутят" - с ужасом подумал он, сжав вспотевшими пальцами чужую палку. Тут дядька Толстопуп хакнул, его дубинка мелькнула и врезалась в живот одного из противников. Тот глухо кашлянул и согнулся пополам. Толстопуп добавил ему сверху, и поверженный лохмач кувыркнулся на траву.
Другой, оставшись один, дико огляделся, сверкая белками глаз на покрытом загаром и пылью лице, и прыгнул к женщине. Та стояла у края травяной площадки, в бессильном волнении теребя подол, и смотрела на битву. Оставшийся без поддержки лохмач в два прыжка достиг женщины, и ухватил её за плечи. Женщина взвизгнула, дёрнулась, но он сжал пальцами её горло, и хрипло крикнул:
- А ну в сторону! Придавлю сучку!
Глюк шагнул было к нему, но остановился в нерешительности. Толстопуп не двинулся с места. Он тяжело дышал, его волосатая, мокрая от пота грудь ходила ходуном. Дубинка в его руке подрагивала, и Ромка почему-то подумал, что жизнь женщины для Толстопупа не главное. И дядька сейчас просто решает, как бы с честью выйти из щекотливой ситуации.
Глава 6
Толстопуп всё молчал. Глюк помялся, поглядел по сторонам, остановил взгляд на Ромке и шмыгнул носом. На лице его, таком знакомом и чужом одновременно, наливался багровым цветом свежий синяк. Кто-то из лохматых мужичков, видно, сумел задеть его.
Ромка переступил поближе к женщине. Боль в ушибленном боку тут же дала о себе знать. Он согнулся, закряхтев, как старик, и опёрся на отнятый у длинного лохмача шест. Сам длинный заводила лежал на спине, и вяло ворочался, скребя пальцами траву. Лёгкий ветерок шевелил его спутанные волосы и волоски на одежде из козьей шкуры.
- Придавлю! - снова выкрикнул мужик, сжимая горло женщины.
Ромка потихоньку, сдержав дыхание, выпрямился. Ребро отчаянно ныло, но терпеть было можно. Главное, не дышать слишком глубоко.
Сзади зашуршало, и послышался торопливый топот человека, удирающего со всех ног. Это был мужичок в облезлой бурой шкуре, которого Ромка метким ударом свалил рядом с длинным. Только что лежавший смирно, как мышка, он подскочил, оттолкнулся от лежавшего навзничь заводилы, и бросился бежать.
Добежав до ручья, мужичок, не останавливаясь, сиганул в воду, и, торопливо подгребая руками, перебрался на другой берег. Выскочил на травку, отряхнулся по-собачьи, и сделал в сторону дядьки Толстопупа неприличный жест. Потом рысцой двинулся в сторону леса и исчез из вида.
- Послушайте, как вас зовут? - насколько мог вежливо, спросил Ромка озверевшего мужика. Он в своё время ходил на лекции по психологии, и даже был лучшим на тренингах по конфликтным ситуациям. - Мы можем решить вашу проблему...
- Дорогу! - не слушая, хрипло выкрикнул мужик. - Сначала её, потом себя убью!
Дядька Толстопуп набычился, и сказал:
- Последыш, как был ты недоумком, так и остался. Неужто не знаешь, что мне твои сандалии без надобности?
Ромка удивился. При чём тут сандалии? Этот Толстопуп, конечно, ловко орудует старинным оружием, но в психологии ничего не понимает. Натурист, что с него взять.
- Послушайте, отпустите женщину, и мы решим дело мирным путём, - Ромка попытался обратить на себя внимание, но мужик, названный Последышем, только глянул на него диким глазом, и опять повернулся к Толстопупу.
- Дай дорогу!
Глюк внезапно засмеялся. Он согнулся, хлопая себя по коленкам, и так мерзко, визгливо захихикал, что Ромке захотелось огреть его шестом по затылку.
- Ты сказал, что убьёшь себя, так чего стоишь, байки травишь? - сказал глюк глумливо. - Давай уже, убейся об стенку. А то тут солнышко печёт, мочи нет.
Ромка услышал, как всхрапнул дядька Толстопуп, втянув в себя воздух, как вздохнула женщина. Мужик перекатил выпученные, в красных прожилках глаза на глюка, и хотел что-то сказать, даже открыл рот для ответа.
"Щёлк!" - звонко шлёпнул камень, ударив ему прямо между глаз. Мужик застыл с открытым ртом, потом руки его разжались, он отпустил шею женщины и осел на траву.
Ромка оглянулся. Возле ручья, где теснились кудлатые овцы и брызгал радужной струёй сквозь мокрые камни ручей, стоял давешний малец, росточком метр с кепкой. В руке у мальца болтался какой-то ремень. Малец улыбался, скалил мелкие белые зубы и помахивал ремешком.
Дядька Толстопуп крякнул, опустил дубинку и шагнул к поверженному мужику. Наклонился над телом, повертел безвольно качнувшуюся лохматую голову, и выпрямился. С силой почесал затылок, от чего кудлатые волосы его стали дыбом.
- Достойный сын своего папаши, - пробурчал дядька, яростно почёсываясь. - Как есть Мухобой-младший.
Женщина тоже наклонилась над телом, и горестно помотала головой. Волосы её, выбившись из узла на затылке, разметались по плечам.
- Хорошо ли, муж мой, что вы эдакое дело сотворили? - сказала она, выпрямившись и взглянув на дядьку.
- Молчи, женщина, - отрезал Толстопуп. - Мальчик должен когда-то стать мужчиной. А эти сами виноваты. Нечего наших овец воровать.