— Ну вот, опять я, — заныл Натаниел.
— А ты. Генри, — она обратилась к своему двенадцатилетнему брату, — пойди посмотри, не созрела ли ежевика, и возьми с собой Сэма. Филип и Израиль, вам придется завтра отправиться со мной за дровами вдоль побережья.
— За дровами на лодке? — переспросила Элеонора. — Ты думаешь, что сможешь? «Мэри Кэтрин» не выдержит такой большой груз.
Джессика недовольно выгнула спину, что она делала всякий раз, когда что-нибудь говорили про ее лодку Это было не Бог весть какое суденышко, и может быть, вполне справедливо однажды заметил Джалиль Симпсон:.
— «Мэри Кэтрин» может плавать, но делает это без всякой охоты.
Но это была ее лодка, единственная вещь, оставленная ей отцом помимо хлопот о братьях и сестрах, и она гордилась ею.
— Думаю, сможем, кроме того, нам нужны деньги. Кто-то должен платить за эти яблоки.
Элеонора посмотрела на миску, в которой лежал теперь кусок яблочного пирога. Время от времени она «одалживала» еду на кухне Сэйера Монтгомери. Нечасто и немного и всегда потом возвращала, но все равно чувствовала себя ужасно. Если Сэйер или Марианна узнали бы об этом, она уверена, они бы позволили ей забирать все, что оставалось на столе, но Сэйер был слишком занят собой и своим несчастьем, а Марианна поглощена чувством вины за те проблемы, которые она обрушила на город, выйдя замуж за английского таможенного офицера, чтобы думать о чем-либо еще.
В этот момент двухлетний Сэмуель решил обмотать волосы младшей сестренки Молли вокруг ложки и дернул посильнее. Это прервало беседу взрослых.
Александр проснулся на следующее утро, отвратительно себя чувствуя. Даже во сне гнев не оставлял его, и он в ярости стискивал зубы. Он не мог забыть вчерашней сцены на пристани: кровоточащее плечо, разглядывающие его люди, английские солдаты на взмыленных лошадях, которые явно искали кого-то, да еще это отродье Джессика Таггерт, потешавшаяся над ним, — он едва смог вынести все это. Как легко люди в его родном городе поверили в то, что он трус, каким считала его Джессика. Как быстро они забыли, какой он на самом деле.
Когда он пришел вредной дом, о нем уже успели порассказать. Марианна стояла на коленях, положив голову на кровать отца, и рыдала в голос. Сэйер едва взглянул на Александра и жестом выпроводил, как будто вид младшего сына вызывал у него такое отвращение, что он даже не мог говорить. Александр слишком ослаб от потери крови и был очень рассержен происшедшим на пристани, чтобы пытаться защититься. Повинуясь жесту отца, он вышел и последовал за Ником в свою комнату, где упал на кровать.
Даже вид Николая Ивановича, великого князя России, несущего багаж, не развеселил его. Он провалился в полусон, но желание придушить Джессику Таггерт и там не оставило его. А потом неожиданно ему пригрезилась картина безумной любви с ней. Когда она успела вырасти такой чертовски красивой? Но ужас от мысли, что он стал предметом насмешек красивой женщины, не способствовал его умиротворению.
И вот теперь с тяжелой головой и пульсирующим от боли плечом он лежал в кровати, уставившись в потолок. Часть его разума, крошечная часть, которую не затмила ярость, начинала потихоньку соображать. Возможно, факт, что все поверили в его отвратительный маскарад, ему на пользу. Он видел, что творилось в Нью-Сассексе, где английские солдаты правили городом. Он слышал о злодеяниях, совершенных против американцев, и что с ними обращались, как с непослушными детьми. Он видел, английские товары продавались в Америке в два раза дороже, хотя и были доставлены на американских судах, тогда как американский товар шел в Англии за бесценок.
Возможно, что-то похожее происходило, и в Уорбруке.
Первым желанием, когда он проснулся, было позвать Марианну, показать ей раненое плечо и признаться, что он Мститель. Он знал, что его сестра будет помогать, пока он не поправится, и защитит его от гнева англичан. Как бы ему хотелось видеть выражение ее лица, когда она узнает, что он не тот жирный пьяница, за которого она его приняла! Но теперь он осознал, какой опасности он подверг бы ее жизнь.
Александр повернулся, когда заспанный Ник вошел в комнату и опустился на стул.
— Эта женщина подняла меня до рассвета и заставила рубить дрова, — сказал мрачно Ник с некоторым недоумением в голосе. — Раньше мне приходилось лишь изредка видеть, как этим занимаются мои слуги, так что я не очень представлял, как это делается. А эта женщина вдобавок не из самых терпеливых.
— Джессика? — поинтересовался Александр. В его голосе звучало нечто большее, чем насмешка. Одна только мысль о том, что эта женщина сделала с ним, заставила его руки заболеть от желания сдавить ее красивую белую шею.
— Другая. Элеонора. — Ник опустил голову на руки.
Алекс и раньше видел Ника в разном настроении, и он знал, что лучшее, что он может сделать сейчас, — не дать Нику жалеть себя. Он с трудом сел в кровати, простыня соскользнула с его сильных широких плеч, открыв повязку.
— Надо, чтобы никто не узнал, что я не тот, кем им всем показался, — начал Алекс, — Я думаю остаться в этих павлиньих одеяниях до тех нор, пока мое плечо не заживет и не поутихнет интерес к Мстителю. Ты не мог бы предоставить мне слугу посмышленее и чтобы он не трясся при малейшей опасности?
Ник резко поднял голову:
— Все мои люди — русские, а русские ничего не боятся. Ты замышляешь опять стать Мстителем?
— Возможно. — Единственное, что занимало сейчас его мысли, это желание отплатить Джессике за ее смех. Он видел себя одетым в черное, карабкающимся в окно ее спальни, как он привязывает ее очаровательные белые руки к спинке кровати и…
— Ты меня слушаешь? — прервал его видение настойчивый голос Ника. — Никогда мне не встречался народ более нахальный, чем вы — американцы. Мне следовало бы отплыть домой прямо сейчас, пока мне еще один такой не попался. Но сам знаменитый Мститель обращается ко мне. Я пошлю мое судно обратно на юг, привезти побольше нарядов моего кузена и новый парик.
— Не забудь оставить одного из твоих хваленых слуг.
— Нет, — сказал Ник задумчиво, — эта игра занимает меня. Я останусь здесь и буду изображать твоего слугу. Я сохраню твою тайну. — Его глаза сузились. — И я заставлю эту Элеонору "Таггерт раскаяться в том, что она позволила себе сказать обо мне сегодня утром.
— Тогда договорились, — повеселел Алекс. — Мы останемся вместе. Я буду самым изнеженным мужчиной в Америке. А ты покажешь нам, американцам, как надо работать.
При последних словах Ник нахмурился:
— Если меня пошлют работать в поле, я откажусь. Ну, теперь мне будет что рассказать моей семье.
— Надеюсь, твоя семья верит тебе больше, чем моя. Не пора ли нам меня одеть? Я уже начинаю ненавидеть этот парик.
Глава 3
Александр позволил себе потратить на одевание много времени. После осмотра раны они с Ником приступили к наращиванию его объемов, пока атласные панталоны не обтянули бедра, а живот Алекса не стал выступать почти на фут, и наконец водрузили на его темные волосы тяжелый напудренный парик. Когда с этим было покончено, Алекс оказался упакован настолько плотно, что пот стекал с его лба.
— Не знаю, стоят ли они этого, — заметил он с горечью.
— Они — твой народ, — пожал плечами Ник.
— Который отвернулся от меня. — Перед глазами Алекса опять предстала смеющаяся над ним Джессика Таггерт. Если бы ее там не было, поверили бы люди его маскировке?
Пробило одиннадцать часов, когда он, тяжело переваливаясь с боку на бок, приковылял в гостиную дома Монтгомери, где множество людей ожидало его появления. Они делали вид, что только дела привели их во владение Монтгомери, но по их глазам Алекс видел — они ждали его. На мгновение у него перехватило дыхание. Алекс был уверен, что сейчас кто-то захочет и предложит ему прекратить маскарад, сейчас, когда он дома, среди друзей.
Но все, как один, старательно разглядывали стаканы, которые нянчили в руках.
Алекс бросил взгляд на Элеонору, которая руководила двумя женщинами, занятыми стряпней на открытом очаге. Общая комната в доме Монтгомери была своего рода комбинацией гостиной, кухни и конторы. С тех пор как семья Монтгомери завладела большей частью Уорбрука, все мало-мальски важные дела были связаны с ними. И в течение дня почти все жители города проходили через эту комнату по тому или иному делу. Сэйер Монтгомери следил, чтобы еда и напитки всегда ждали тех, кто приходил в его дом.