Бинки приехал около четырех, тоже взъерошенный, потому что путешествовал без лакея.
— Не мог найти носильщика — пришлось самому тащить свой багаж через весь вокзал, — проворчал он. — Как хорошо, что я тебе застал. Боялся, что ты уже уехала и помогаешь подружке готовиться к свадьбе.
— До этого у меня есть еще недели две, — ответила я и обрадовалась: вовремя же Бинки напомнил мне историю, которую я сама и сочинила, чтобы легче было улизнуть в Лондон. — К тому же дома у невесты уже полным-полно родни, поэтому жить я буду тут, если ты не возражаешь.
Бинки рассеянно кивнул.
— Я ужасно устал, Джорджи. Но, думаю, хорошая ванна и чай с лепешками вернут меня к жизни.
— Ты ведь до сих пор принимаешь холодные ванны? — уточнила я.
— Холодные? В школе приходилось ежедневно, конечно, но по доброй воле — никогда.
— Увы, сейчас другого выбора нет, — не без тайного злорадства сообщила я. — Водонагреватель не включили.
— Почему?
— Потому что я в доме одна, дорогой братец, а твоя супруга не дала мне соизволения включить водонагреватель, даже если бы я и знала, как справиться с этой хитрой задачкой. По утрам я грею воду в кастрюльке, и, боюсь, тебе придется последовать моему примеру.
— Чертовски неприятная новость, просто удар для человека, который проделал длинный путь из Шотландии и намерзся в поезде. — Бинки осекся, потому что только теперь уяснил смысл моих слов. — Ты сказала — совсем одна в доме? Ни прислуги, никого?
— Только я. Хилли не согласилась отпустить со мной горничную, а у меня нет денег нанять ее здесь, о чем ты должен прекрасно знать, ведь некто иной, как ты лишил меня содержания после совершеннолетия.
Бинки побагровел.
— Послушай, Джорджи. Ты из меня делаешь какое-то чудовище. Я совсем этого не хотел, но, прах побери, моих доходов не хватит на то, чтобы содержать тебя до конца твоих дней. Как-никак предполагается, что ты выйдешь замуж, и дальше уж тебя будет кормить какой-нибудь бедолага.
— Спасибо на добром слове, — процедила я.
— Значит, по сути, ты сказала, что некому приготовить мне ванну и чай с лепешками?
— Могу приготовить чай с тостами — они ничем не хуже лепешек, как подчеркивала твоя жена.
— Ты умеешь готовить? Джорджи, прах побери, да ты просто гений!
Я не выдержала и рассмеялась.
— Сомневаюсь, что умение заваривать чай и готовить тосты — признак гениальности. Но за прошедшую неделю я кое-чему научилась. У тебя в спальне горит камин, так вот, уголь в него принесла я, и растопила его тоже я.
Я торжественно повела брата за собой в проветренную и натопленную комнату.
— Как это тебе удалось?
— Дедушка научил.
— Дедушка? Он здесь был?
— Не волнуйся, здесь его не было. Я ездила его навестить.
— Одна, в Эссекс? — Бинки произнес это так, точно я совершила путешествие по пустыне Гоби на верблюде.
— Бинки, что бы там ни говорили, люди ездят в Эссекс и возвращаются обратно живыми и невредимыми, — сказала я.
Впустив Бинки в его спальню, я ждала, что он похвалит меня за то, что она сверкает чистотой и протоплена. Но что взять с мужчины. Он всего этого даже не заметил, а принялся распаковывать дорожный несессер.
— Кстати, сегодня утром к тебе приходил посетитель, — сообщила я. — Очень противный толстый француз, Гастон Как-Его-Бишь. Надменный до ужаса. Где ты только умудрился с таким познакомиться?
Бинки побледнел.
— Я с ним, собственно, еще не знаком. Мы пока лишь переписывались, — ответил он. — Из-за него-то я и примчался в Лондон, и надеюсь благополучно все уладить.
— Что именно уладить?
Бинки застыл посреди комнаты, прижимая к груди пижаму.
— Полагаю, ты имеешь право знать. Хилли я еще ничего не говорил. Не смог. Даже не знаю, решусь ли, но рано или поздно ей придется все узнать.
— Что — все? — настойчиво спросила я.
Бинки плюхнулся на постель.
— Этот Гастон де Мовиль, видимо, шулер-профессионал, и он, видимо, когда-то играл с отцом в карты в Монте-Карло. Полагаю, ты догадываешься, что картежником отец был никудышным. Видимо, за карточным столом он проиграл остаток фамильного состояния. А теперь выясняется, что, видимо, это еще не все.
— Может, перестанешь повторять «видимо»? — резко спросила я. — Если это лишь слухи, мне они безразличны.
— Увы, это больше чем слухи, — Бинки тяжело вздохнул. — Видимо, — нет, совершенно точно, — этот негодяй де Мовиль утверждает, что отец поставил на кон замок Раннох и проиграл его.
— Отец проиграл наш родовой замок? Этому грубияну-толстяку, этому иностранцу? — голос мой взлетел до визга, какой совсем не подобает настоящей леди.