— Добрый день, могу ли я видеть леди… о, это ты, Джорджи!
На пороге стоял Тристан Обуа — темные кудри по-мальчишески взъерошены, улыбка так и сияет.
— Тристан… какой сюрприз, — с трудом выдавила я.
— Пвости, что вламываюсь столь неожиданно, — сказал он, все так же улыбаясь с надеждой во взгляде, — но старичок, у которого я служу в конторе, послал меня отнести кое-какие бумаги по соседству, вот я и подумал — слишком велик собвазн посмотреть, где ты живешь, и заглянуть на огонек. Мы, по-моему, уже сто лет не виделись.
Поскольку я видела Тристана меньше часа тому назад, то не знала, как на это ответить. Ясно было, что и он видел служанку в черном, прилежно драившую пол на четвереньках, но меня в ней не узнал. Я плотнее запахнула пальто.
— Ты собираешься уходить? — спросил Тристан.
— Нет, только что вернулась. Еще не успела снять пальто, — ответила я.
— Тебе нехорошо?
— С чего ты взял?
— Сегодня вовсе и не холодно, — заметил он. — Можно даже сказать, день очень теплый, я вот совсем без пальто, а ты кутаешься.
— В доме всегда ужасно промозгло, все из-за высоких потолков, — пролепетала я, пытаясь взять себя в руки.
— В таком случае я успел как раз вовремя, верно? — сказал Тристан. — Надеюсь, ты не против, что я вот так вламываюсь к тебе. Вот, значит, какой он, Раннох-хаус… Должен сказать, впечатляет. Я бы охотно осмотрел дом. Насколько мне известно, твой отец был в своем роде коллекционером и здесь, наверно, есть хорошие кавтины.
— Тристан, я бы с удовольствием показала тебе дом, но сейчас не самое подходящее время, — перебила я, не дав ему договорить.
Тристан сразу сник. Лицо у него было такое мальчишеское, что сразу выдавало все его чувства — хоть радость, хоть отчаяние.
— Я думал, ты мне обвадуешься, — дрогнувшим голосом протянул он.
— Я и рада, — ответила я, — и в другой раз с превеликим удовольствием приглашу войти, но сейчас я дома совсем одна, а уж ты можешь себе представить, что скажет моя коронованная родня, если я в одиночестве, без старших, впущу в дом мужчину, пусть и средь бела дня. Так что, увы…
— Прекрасно понимаю, — Тристан истово закивал. — Прислуга не считается, да?
— Слуг в доме тоже нет, — сказала я. — Пока я живу тут совсем одна — до тех пор, пока не смогу нанять служанку.
— Ух ты, какая ты смевая! — восхитился Тристан. — И ужасно современная.
— Я вовсе не стремлюсь изображать смелость или современность, — сообщила я. — Дело в финансовых затруднениях. Мне придется самой искать заработок.
— В таком случае мы товарищи по несчастью, — Тристан снова просиял наивной и очаровательной улыбкой. — Одиночки, которые сражаются со всем жестоким миром.
— Не до такой степени, — поправила я. — Бедолагам, которые стоят в очереди за хлебом, куда хуже, чем нам с тобой.
— Да, конечно, — согласился Тристан.
— A y тебя, по крайней мере, есть доходное место. Поработаешь у солиситора — обзаведешься профессией. А я могу рассчитывать только на замужество, да и то исключительно по причине знатного происхождения. Мое семейство решительно настроено выдать меня замуж за какого-нибудь кошмарного иностранного принца, которого неминуемо вскорости убьют.
— Ты всегда можешь выйти замуж за меня, — заявил Тристан.
Я рассмеялась.
— Как, и променять этот холодный пустой особняк на меблирашки в Бромли? Щедрое предложение, Тристан, но я очень сомневаюсь, что у тебя сейчас хватит средств содержать жену. Как и в ближайшем будущем.
— Может, они и появятся, — предположил Тристан. — Если я унаследую состояние своего опекуна…
— Что ты такое говоришь! — возмутилась я. Нервы мои были уже на пределе. — Это ужасно жестоко. Можно подумать, ты надеешься, что сэр Хьюберт не выживет.
— Ничего подобного, господи, конечно же нет, — заикаясь, выдавил из себя пристыженный Тристан. — Я обожаю старика. Он был ко мне беспведельно добр. Просто повторяю слова эскулапов, а они говорят, что на благоприятный исход рассчитывать не стоит. Там, видишь ли, тяжелые травмы головы. Старик в беспамятстве.
— Печально, — сказала я. — Если так, лучше умереть, по-моему. Для такого жизнелюба остаться калекой до конца дней своих просто невыносимо.
— Ты читаешь мои мысли, — согласился Тристан. — Так что я надеюсь на лучшее, но готов к худшему.