В окно светило утреннее солнце. За ночь буря закончилась. Я поднялась, накинула халат и поторопилась на первый этаж, в вестибюль.
— Алло?
— Джорджи, это я, Бинки, — раздалось в трубке. — Я в Скотланд-Ярде. Меня арестовали.
— Арестовали? Они спятили? У них ничего нет против тебя. Они бьют наугад, а у них нет никаких доказательств. Что я должна делать, говори.
— Прежде всего, свяжись с Прендергастом. Я пробовал ему телефонировать, но в конторе еще никого нет.
— Не волнуйся, Бинки. Я немедленно еду в Скотланд-Ярд и все улажу. Все этот треклятый инспектор Сагг! Дальше своего носа ничего не видит. Они у нас тебя живо отпустят.
— Надеюсь, — в голосе Бинки звучало отчаяние. — Очень на это надеюсь. Нет, ну, в самом деле, Джорджи, чертовщина какая-то. С приличным человеком такого безобразия случаться не должно. Жуткое унижение, вот что это такое. Схватили и поволокли, как обыкновеннейшего преступника. И даже отобрали мою «конвей-стюарт» с золотым пером, которую я получил в подарок на совершеннолетие. Вероятно, вообразили, будто я ею заколюсь. Страшно подумать, что скажет Хилли, когда узнает. Честное благородное слово, лучше болтаться в петле, чем объясняться с Хилли.
Хоть положение и было серьезнее некуда, я улыбнулась.
— Держись, Бинки, и не говори ни слова, пока не подоспеет Прендергаст. Я еду!
Сбегав наверх, я переоделась в элегантный городской костюм, в котором обычно открываю благотворительные базары. Мне нужно было выглядеть солидно. Потом написала записку для младшего мистера Прендергаста и попросила дедушку позвонить тому в контору в половине десятого. Пока я одевалась, дедушка приготовил мне чай и заставил выпить несколько глотков, после чего я сразу выбежала на улицу, поймала такси и помчалась в Скотланд-Ярд, куда влетела, будто яхта на всех парусах.
— Я леди Джорджиана Раннох и хочу видеть своего брата, — заявила я с порога.
— Боюсь, это невозможно, — ответил дородный сержант. — Его сейчас допрашивают. Не согласитесь ли сесть и подождать?
— Я требую немедленной встречи с начальником инспектора Carra, — сказала я. — Это жизненно важно.
— Сделаю что могу, ваша светлость, — пообещал сержант.
Я уселась в мрачном вестибюле и принялась ждать. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался стук шагов и ко мне подошел мужчина в хорошо сшитом костюме, безупречно белой рубашке и полосатом галстуке. Галстук был традиционной расцветки какой-то из закрытых школ, не помню какой, но в тот момент мне было не до уточнений.
— Леди Джорджиана? — спросил незнакомец.
Судя по выговору, он и впрямь закончил хорошую школу.
Я встала.
— Да, это я.
— Старший инспектор Бернелл.
Он протянул мне руку.
— Простите, что заставил вас ждать. Не будете ли вы так любезны пройти со мной?
Он провел меня в скромно обставленный кабинет этажом выше.
— Прошу, садитесь.
— Старший инспектор, — начала я, — насколько я знаю, мой брат арестован. Это сущее безобразие. Надеюсь, вы сейчас же прикажете своим подчиненным, чтобы его немедленно отпустили.
— Боюсь, я не могу этого сделать, миледи.
— Почему?
— Потому что в нашем распоряжении сейчас достаточно улик, чтобы считать вашего брата наиболее вероятным подозреваемым в убийстве мсье де Мовиля.
— На это, старший инспектор, я вам отвечу только одно: чепуха. В вашем распоряжении только и есть, что записка якобы от моего брата, но это бесспорная подделка. На ней наверняка есть отпечатки пальцев. И вы можете проанализировать почерк.
— Мы уже это проделали. Отпечатки на ней только де Мовиля, а подделка это или нет — не вполне ясно. Есть некоторые существенные отличия в написании отдельных букв, но ваш брат мог нарочно изменить почерк, чтобы навести на мысль о подделке.
— Мой брат уже сказал вам, что никогда и никому не написал бы не на собственной гербовой бумаге, разве только если бы писал из клуба, но в таком случае бумага была бы с гербом клуба.
— Опять-таки ваш брат мог намеренно писать на обыкновенной бумаге, а не на гербовой, чтобы потом выдвинуть такой аргумент. — Бернелл неверно поставил ударение в «гербовой» и сразу упал в моих глазах. Значит, все-таки образование у него хромает.
— Должна сказать, инспектор, что мой брат никогда не отличался сообразительностью и блестящим умом. Он ни за что бы не додумался до таких сложностей. Кроме того, какой у него мотив убивать едва знакомого человека? Нет мотива — нет у вас и дела.
Инспектор Бернелл посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом. Глаза у него были голубые, холодные, пронзительные, и под их взглядом я поежилась.