— Что это? — обратился к ней Марк-Алем, кивнув головой в сторону огней, горевших на втором этаже.
— Приехали ваши дядья.
— Что-то случилось?
— Ничего. Приехали в гости.
Марк-Алем облегченно вздохнул. Да что же это со мной, укорял он себя, идя по двору к двери дома. С ним часто бывало, что его вдруг охватывал страх, когда он поздно возвращался домой и вдруг видел зажженные по всему дому огни, но никогда еще не пугался так сильно, как сегодня. Это все из-за новой работы, подумал он.
— Тебя спрашивали после обеда двое твоих дружков, — продолжала говорить Лёка, следуя за ним. — Сказали, чтобы ты приходил с ними нови даться завтра или послезавтра в этот… тгггг… как он называется, проклятый, клоб или клуб.
— В клуб.
— Э, в клуб.
— Если снова будут меня спрашивать, скажи им, что мне некогда.
— Хорошо, — сказала служанка.
До Марк-Алема донесся аромат еды. Перед тем как войти в гостиную, он постоял какое-то время неподвижно, сам не зная почему. Из комнаты доносились голоса. Если уж соль гниет, то чего ждать от рыбы, говорил младший дядя в тот момент, когда Марк-Алем толкнул дверь. В большой комнате, застеленной от стены до стены ковром, чувствовался привычный дух тлеющих в жаровне углей. Приехали два его дяди, старший со своей женой и младший. Были еще два кузена, оба заместители министра. Марк-Алем приветствовал всех по очереди.
— Ты выглядишь усталым, — заметил старший дядя.
Марк-Алем пожал плечами, словно говоря: «Ничего не поделаешь, работа». Сразу стало понятно, что до его появления обсуждали его новую работу. Марк-Алем взглянул на тетку, сидевшую на коленях возле одной из двух больших медных жаровен. Она улыбнулась ему мельком, и только тогда он ощутил, что полностью освободился от чувства тревоги. Он устроился в одном из углов, дожидаясь, когда общее внимание наконец дойдет и до него. Так и произошло.
Старший дядя продолжил свою речь, прерванную, похоже, появлением Марк-Алема. Он был губернатором в одном из самых отдаленных уголков государства, и каждый раз, приезжая по делам в столицу, привозил оттуда множество жареных историй, ничем, на взгляд Марк-Алема, не отличавшихся от услышанных в прошлый раз. Его жена, небольшого росточка, с недовольным выражением на рябом лице, внимательно слушала рассказы своего мужа, время от времени поглядывая на присутствующих, словно говоря: видите, где нам приходится жить? Она постоянно жаловалась на тамошний климат, на перегруженность мужа работой, и в словах ее угадывалась непреходящая тайная неприязнь к своему деверю, среднему брату мужа. Визирю. Так все звали человека, занимавшего самый высокий на данный момент государственный пост среди всех Кюприлиу, пост министра иностранных дел, и который, по ее мнению, не прилагал достаточных усилий к тому, чтобы его брат вернулся наконец в столицу.
Младший дядя слушал все это с беззаботной улыбкой. В то время как старший казался Марк-Алему бронзовым изваянием, слегка припорошенным пылью суровости, фанатизма и провинциализма, младшего он любил все сильнее. Светловолосый, с голубыми глазами, рыжеватыми усами и со своим албанско-немецким именем, Курт, по общему мнению, был своего рода сорняком среди Кюприлиу. В отличие от своих братьев он никогда не стремился занять какие-то важные посты, а напротив, всегда принимался за какую-нибудь странную работу, которую быстро бросал; в институте океанографии, в архитектуре, а в последнее время занимался музыкой. Кроме того, он не хотел жениться, играл в гольф с сыном австрийского консула, состоял, по слухам, в любовной переписке с некоей таинственной ханум — словом, всегда занимался чем-то оригинальным, увлекательным, но совершенно бесполезным. Марк-Алем мечтал хоть в чем-то на него походить, но понимал, что это совершенно недостижимая цель. Уже совсем успокоившись, Марк-Алем, слушая разговор двух дядей, представлял себе карету, стоявшую на улице, в которой те приехали, ту самую карету, при виде которой он испытывал радость, смешанную с ужасом, потому что привозила она всегда или хорошие вести, или страшные известия.