— Как-то не похоже на место, где хранят какие-то тайны, — подытожил тёзка впечатления от нашей экспедиции.
— Значит, есть в Москве или где-то совсем рядом с Москвой другое место, — подхватил я. — Снаружи и оно наверняка не похоже на секретный объект, но на территорию тебя просто не пустят.
— Неплохо бы то место найти, — мечтательно выдал тёзка.
— И каким же образом? — заинтересовался я.
— Ну-у-у… — на некоторое время тёзка завис, мысли его несколько раз крутнулись, цепляясь друг за друга, и наконец он сообразил: — Проехать за каким-нибудь автомобилем, выехавшим из ворот института, хотя бы.
— Технически решение верное, — тёзкина сообразительность, заслуживала, конечно же, поощрения, но поскольку проявлена оказалась не до конца, пришлось тут же и сделать товарищу замечание: — Вот только таким образом мы куда быстрее найдём приключения на нашу общую задницу, и как-то я не уверен, что эти приключения нам понравятся.
— Ты прав, пожалуй, — не стал спорить тёзка и тему Михайловского института мы временно отложили на потом, представления не имея, когда это самое «потом» наступит. В конце концов, завтра тёзке на гулянку, вот пусть о ней и думает, а о загадочном институте подумаю я.
Однако додуматься до чего-то толкового у меня не вышло. Все способы выяснить расположение секретной части пресловутого института, которые приходили мне на ум, тоже представляли собой верный путь к приключениям да и требовали некоторых денежных трат, а тут меня начинала душить жаба. Похоже, искать всё же придётся через врачей…
Описывать гулянку, ради которой, по версии для домашних, тёзка выбрался в Москву, смысла не вижу — никакого разгула, никаких излишеств, с тем загулом, в коем поучаствовал тёзка перед отъездом из Москвы, и рядом не стояло. Виновник торжества не поскупился снять под праздничное застолье зал в ресторане, а там особо не загуляешь, поэтому всё прошло вполне себе благопристойно, и лишь одному из гостей потребовалась помощь в доставке его нетрезвого тела домой. Тёзка ушёл своими ногами, благо, от дома госпожи Волобуевой ресторан находился не так далеко, и по ночной свежести на квартиру прибыл почти уже протрезвевшим.
На выставку Гитлера мы всё-таки пошли. И тёзке надо было, во исполнение отцовского наказа, день перекантоваться в Москве после гулянки, и я не нашёл убедительных аргументов против тёзкиного желания уважить просьбу Алёши Михальцова, пусть не особо он нам и помог, да и интересно обоим стало, не без того, особенно мне.
Ну что я скажу? Вот напрасно, честное слово, напрасно Алёша просил сравнить пейзажи Гитлера со своими. Как пейзажисту, тёзкиному приятелю до не состоявшегося здесь фюрера топать, топать и не дотопать, что называется, как до Луны пешком. Помню, видел я фотографии акварелей Гитлера и всегда удивлялся, насколько сильно они пропитаны солнечным светом и как потом их создатель дошёл то того, до чего дошёл. Примерно то же я увидел и здесь, только уже живьём. Увидел я, кстати, вживую и те самые акварели, но куда сильнее впечатлили меня, как, впрочем, и тёзку, другие пейзажи, на холсте и в масле, где художник изображал поля сражений мировой войны, в которой, как и в моём мире, он тоже участвовал. «Впечатлили», однако, не совсем то слово — они меня просто потрясли. Вот что, спрашивается, должно быть в голове и сердце у создателя картины, изображающей полуразрушенную траншею, заваленную изуродованными трупами и залитую всё тем же жизнерадостным солнечным светом⁈ Нет, с психикой у Адольфа и в этом мире не всё в порядке. Хорошо, что на войне ему оторвало ноги, ни в армии, ни в политике карьеру не сделает.
А вот Гитлер-портретист меня как-то не тронул. Портретов на выставке хватало, представляли они, как я понял, боевых товарищей художника, но все без исключения смотрелись эти работы какими-то идеализированными. Казалось, изображал он не живых людей, а свои представления о том, какими героическими героями они должны быть. В общем, бросалось в глаза, что в живости и человечности портретов тёзкин приятель превосходил немца на голову, если не на две.