Было нечто ужасающе, тошнотворно увлекательное в наблюдении за этой дуэлью монстров внизу с моей позиции в холодном звенящем воздухе в четырехстах метрах над ними: видеть гигантские вспышки, сотрясающие деревья, и внезапные султаны дыма, чувствовать, как аэроплан дрожит в воздухе, когда нас настигают ударные волны. Восседая здесь, как какой-то невозмутимый бог, отбивая морзянку и ставя карандашом крестики на карте, я мог слишком легко забыть, что через нескольких минут одна батарея или другая превратится в дымящуюся груду искореженной стали, перемазанной кровью и кишками примерно пятидесяти человек.
Что произойдет, если испортится связь, или если нас собьют итальянские зенитчики? Мы крутимся здесь уже минут десять. Итальянцы хорошо разбираются в радиосвязи и скоро могут уже ухитриться заглушить наш сигнал. Страшная железная логика войны брала верх.
Там, внизу, суетилось множество молодых итальянских солдат, которые в жизни не причинили мне ни малейшего вреда, и я бы с радостью счел их друзьями, если бы встретился с ними где-то в кафе.
Но вот я здесь, изо всех сил стараюсь принести им смерть, как будто они мои закоренелые враги. Когда я сижу здесь, в этом кресле, это звучит совершенно безумно; но в то утро, целую жизнь тому назад, это имело пугающий смысл.
В конце концов, мы одолели их, а не они нас: пятый снаряд нашей "Шкоды" приземлился прямо на краю стометрового круга, внутри которого, как я считал, взрывная волна выведет батарею из строя. После этого все произошло с ошеломляющей быстротой.
Дым развеялся на ветру, явив участок выкошенного леса. Но потом среди оставшихся стоять деревьев разразилась беспорядочная серия вспышек и всполохов огня. Обычная история, полагаю: в спешке, чтобы как можно быстрее заряжать и стрелять, командир батареи позволил складировать слишком много пороховых зарядов на позиции, так что когда воспламенился один заряд, от него занялся другой, что в конце концов привело к взрыву склада боеприпасов.
Надеюсь, что кто-то из итальянцев выжил, в ужасе переждав в окопе, пока мир вокруг разлетался на части. Но почему-то я сомневаюсь в этом: ведь я собственными глазами видел, как тяжеленную станину одной из гаубиц подбросило в воздух небрежно, словно детскую игрушку. Через несколько секунд огромное облако охристого дыма взметнулось в летнее небо, как какая-то непристойная ядовитая поганка.
К тому времени, как мы благополучно вернулись на нашу сторону Монтенеро, это облако наверняка уже заметили австрийские артиллеристы в своем укрытии внизу, оглушенные ударной волной и грохотом, даже несмотря на ватные шлемы. Я отстучал морзянкой "ПП", а затем в порыве патриотического ликования пустил белую и красные ракеты и отбил сообщение "В-И-В-А-Т." Наша миссия исполнена. Приказы предписывали, что когда стрельба прекратится, мы должны приземлиться на аэродроме второй эскадрильи в Вельдесе.
Маршрут поведет нас над длинным и узким Вохайнерзее, озером, лежащим в глубокой горной впадине пониже массива Триглав, примерно в десяти километрах восточнее. Я выключил передатчик и нацарапал другую записку на латыни, чтобы направить Тотта к Вельдесу, где мы приземлимся и немного отдохнем перед заправкой и дорогой обратно в Капровидзу — снова над итальянской линией фронта, если мы обратим внимание на таинственные приказы Краличека. Единственное, что меня озадачило — куда подевался проклятый "Айндекер".
Он должен был ждать нас над Монтенеро, но когда мы туда прилетели, я его не обнаружил. Неисправность двигателя? Расплывчатые инструкции офицера связи ВВС в Марбурге? Вероятно, последнее, подумал я: все мы оставались невысокого мнения о штабных офицерах. Во всяком случае, теперь это едва ли имело значение, ведь мы уже находились на пути домой.
Я впервые заметил точку в небе на северо-востоке, когда мы уже видели озеро Вохайнерзее. Должно быть, это "Айндекер", подумал я и вгляделся в него больше из любопытства. У меня тревожно екнуло сердце, когда оперев бинокль о край кабины, вместо ожидаемого силуэта моноплана "Айндекера" я разглядел безошибочно узнаваемый маленький биплан с ротационным двигателем, нижнее крыло заметно короче верхнего, на котором установлен пулемет.
Я бросил бинокль и нацарапал записку Тотту: "Festina— hostis insequitur nobis!" [18] Он обернулся и кивнул, но ничего не сделал. Я ткнул его в спину и написал: "Accelera, inepte!" [19] так яростно, что обломился кончик карандаша.
18
Festina— hostis insequitur nobis! Accelera, inepte! (лат.)— Торопись – враг преследует нас! Ускоряйся, кретин!
19