«А ведь она и в самом деле ничего не знает, — подумала я. — Но очень ярко рисует картину страданий. Прямо — талантливо. Кажется, мысль о самоубийстве не раз уже ее посещала…»
— Вы считаете, что ваша дочь не могла сама… пойти на такой шаг? — спросила я.
— Я не верю в это! — очень твердо сказала она. — Олег сказал мне, что на том самом этаже, откуда она…. Там нашли окурки и много различных следов, но потом выяснилось, что эта лоджия последнего этажа — любимое место местных подростков, они там почти каждый день собираются. И милиция решила, что проще всего считать это самоубийством. Но я все равно не верю в это! И не только потому, что не хочу в это верить.
— Вы разрешите мне взглянуть на ее комнату? — спросила я.
— Я ничего в ней не трогала. Даже не заходила туда, — сказала Ксения Давыдовна. — Мне трудно это сделать. Пока я не увижу, что ее комната пуста, я буду надеяться, что она вот-вот выйдет из нее.
Воспользовавшись ее разрешением, я прошла в комнату, в которой жила ее приемная дочь. Ксения Давыдовна осталась сидеть в кресле.
Признаюсь, я была несколько удивлена небольшими размерами этой комнаты. По сравнению с шикарной гостиной и огромным холлом на первом этаже комната умершей девушки казалась просто стенным шкафом. Это было странно, и я отметила про себя, что стоит найти этому факту объяснение — почему в таком огромном доме со множеством, надо полагать, просторных комнат приемная дочь занимала самую крошечную, что-то вроде кладовки.
В комнате вдоль одной стены стояла деревянная кровать, вплотную к ней — письменный стол с компьютером, еще одна стена была занята книжными полками, на большинстве из них книги стояли ровными, подогнанными рядами, и было видно, что их годами не трогали с места. Хотя пыли там я не обнаружила.
Хозяйка комнаты, как я поняла, пользовалась только книгами на нижней полке. Я мельком пробежала глазами имена авторов.
Честно говоря, подбор их меня поразил. Обычно я хорошо представляю себе человека, посмотрев на его библиотеку, на книги, которые он читает, но тут я была просто в растерянности — Д. Карнеги, Ч. Ломброзо, Ф. Ницше, П. Кропоткин, справочник «Лекарственные средства», романы Чейза и Буссенара, Г. Мелвилла, Гертруды Стайн и Франсуазы Саган, Джойса и Поплавского.
Единственный вывод, который я смогла сделать, — «тихий ангелочек» имел самые разнообразные интеллектуальные интересы.
Фотопортреты Хемингуэя, Цветаевой, Григория Распутина и Жириновского, в тесном соседстве пришпиленные кнопками к стене, нисколько не прояснили менталитет умершей девушки, а только сильнее его затуманили.
Кровать была в беспорядке, на письменном столе грудой лежали журналы «Космополитен», «Вог» и еще что-то в этом роде. Меня поразило отсутствие дорогой косметики, мне трудно было представить, что девушка, живущая в таком доме, пользуется только отечественной косметикой и парфюмерией, но ни импортной губной помады, ни французских духов на полочке под зеркалом, висящим на стене напротив кровати, я не обнаружила.
Осталось только заглянуть в шкаф и поинтересоваться ее гардеробом, что я и сделала. Честно признаться, я уже готова была к тому, что я там увидела. Две пары порядком поношенных джинсов, какие-то колхозного вида блузки, которым самое место было бы в магазине уцененных товаров или в лавке старьевщика, и пару стоптанных босоножек на огромной платформе.
Вопросов у меня скапливалось все больше, но я понимала, что Ксения Давыдовна вряд ли мне на них ответит. Хоть она ничего и не сказала по существу о том, какой была ее приемная дочь, но у меня почему-то сложилось впечатление, которое никак не вязалось с тем, что я увидела сейчас в комнате «тихого ангелочка».
«Она сказала, что, кроме дочери, у нее никого не было, — вспомнила я фразу Ксении Давыдовны. — Дочь, кажется, была ей дороже мужа. Но вот была ли она сама близка дочери, это еще вопрос открытый. И если я хочу заняться этим делом, я должна себе ответить на этот вопрос…»
Я вдруг почувствовала какую-то ложь в своей последней фразе, и это переключило мои мысли на саму себя.
«Мне показалось, что последние полчаса ты не сомневалась, что уже занимаешься этим делом, — сказала я себе. — Хотя я и не совсем понимаю, зачем это тебе нужно. Я думаю, что ты решила попробовать, так сказать, на вкус профессию частного детектива и теперь просто машинально, не отдавая себе в этом отчета, размышляешь, не слишком ли скучной для тебя она окажется. В самом деле, что может быть веселого в том, чтобы расследовать дело о самоубийстве, вникать во все те обстоятельства, которые привели человека к смерти? Так и самой недолго свихнуться. Ты же прекрасно понимаешь, что для того, чтобы понять мотивы поведения человека, нужно поставить себя на место этого человека, хотя бы на некоторое время стать им, воспринять его мысли, желания, ощущения, его проблемы как свои. Тогда ты сможешь представить и картину преступления. Как это говорил один из твоих любимых литературных детективов? «Я сам совершил все эти преступления»… Вот-вот… Если тебе скучно влезать в шкуру преступника, лучше брось сразу и никогда этим больше не занимайся…»