— Госпожа, если и правда мне дозволено просить Вас о чём-либо… — женщина замолчала, задумалась. Её светлые глаза на миг тронула материнская тоска. Я оторвалась от Вали, обратила лицо в направлении собеседницы, посмотрела на неё, ожидая ответа, — то я прошу Вас простить повелителя. Я смею просить Вас об этом, поскольку мне довелось убедиться в том, что он любит Вас с той искренностью и страстью, какую редко встретишь в Асгарде… — Хельга смутилась, видно, опасаясь вызвать мой гнев. Но я не могла разгневаться, потому что сама стала свидетельницей его необъяснимой привязанности. Я вспомнила, что перед лицом смерти, делая страшный выбор, какого не пожелаешь и врагу, он поставил мою жизнь выше того, что любил и ценил в жизни больше всего. Выше жизни кровного сына, наследника. Я не могла этого понять.
— Даже если я прощу его, Хельга, — пришёл мой черёд смутиться, замешкаться, — захочет ли он видеть меня? После всего того, что произошло между нами… Есть ли дорога назад?..
— Мне неведомо, госпожа, — старшая наставница коснулась протянутой ей руки, ободряюще улыбнулась. — Но я не сомневаюсь, что двое любящих сердец способны преодолеть любые разногласия. Особенно, если заботиться о чувствах другого более, чем о своих. Искреннее сопереживание рождает взаимность, госпожа моя. Вы не узнаете правды, пока не попробуете. А потому хотя бы поговорите с ним. Только постарайтесь быть благоразумной и понимающей, не давать воли страстям и обидам.
— Повелитель в своём чертоге, Хельга? — после длительного безмолвия, наконец, поинтересовалась я. Лекарь кивнула, не переставая ласково улыбаться. Я понимала, что она права: поговорить с Локи придётся, сколько ни откладывай. Страх сдавил грудь ядовитым змеем, однако я признавала, что пришло время принять на себя ответственность за свои поступки и ошибки. Если не ради нашей погибающей любви, то, по крайней мере, ради маленького сына. — Позови Локи, попроси прийти. Скажи, что… Я прошу его.
Хельга удовлетворённо кивнула и, поклонившись, вышла. Я обратила взгляд на сына, ощущая, как сердце наращивает темп, как всё внутри сжимается от волнения. Вали, пригревшись, уснул и сопел у меня под грудью, рождая непроизвольную любящую улыбку на губах. Ожидая появления властелина, молодая служанка (кажется, её звали Герда) приблизилась ко мне, склонилась и хотела унести маленького господина.
— Оставь, — велела я, так и не налюбовавшись ребёнком. Да и разве может мать когда-нибудь налюбоваться на своё дитя? Девушка покраснела и отступила к дверям. Ида присела рядом со мной, с любовью взглянула на малыша. Я с радостью отметила, что рождение Вали и ей подарило вторую жизнь, открыло новое дыхание. Я не видела подругу такой светящейся с момента… Я не хотела вспоминать об этом, хотя знала, что никогда не сумею забыть. Локи не появлялся. За то время, что супруга не было, Ида помогла мне привести себя в надлежащий вид, омыть лицо и тело, расплести и расчесать блестящие длинные пряди. Вали безмятежно спал на руках Герды, однако я не позволяла унести его, словно боялась, что сына могут отнять у меня.
В конце концов, я освободила служанку за ненадобностью, отпустила её отдохнуть, оставшись вместе с Идой и Вали. Повелитель не приходил, и мы успели побеседовать. Ида вполголоса, чтобы не разбудить юного наследника, рассказала мне, как благосклонность судьбы и ловкость Хельги позволили ей спасти моего сына, родившегося бездыханным, — у меня колкие мурашки побежали по коже и каждый волосок на теле встал дыбом при упоминании этого страшного обстоятельства — как благодарен был повелитель, что даже решил подарить ей свободу. Я с удивлением узнала, что лекарь отныне не являлась служанкой в золотом чертоге, однако попросила дозволения остаться и продолжать свою работу, ведь он успел стать для неё домом. Оказывается, теперь Хельга была нам членом семьи. Что же, для меня это ничего не меняло.
Ида успела поделиться со мной всеми важными событиями и вестями, а бог огня так и не появился на пороге покоев. Сердце болезненно кольнуло, вынудив меня вздрогнуть и побледнеть. Ощущая, что не до конца владею собой, я попросила верную спутницу подождать за дверью и дать мне возможность собраться с мыслями. На самом же деле я хотела скрыть от неё свои слёзы, догадываясь, что они неизбежно проступят на глазах. Ида казалась мне такой светлой, радостной, беззаботной, к чему было снова огорчать её своими печалями? Тем более что я заслужила подобную участь. Лишь я одна. Плечи дрожали, и казалось, что на меня снизошёл могильный холод. Руки, обнимающие дитя, околели. Я склонила голову, готовая заплакать, когда двери распахнулись. Вздрогнув, я высвободила ладонь и утёрла глаза.