Я пожал плечами — карантин так карантин, его дело.
— Вы поставили кордон на дороге в Касимов?
— Да, конечно, первым делом.
— Съездим туда?
Сумароков кивнул.
— Я думал завтра утром, но если вам интересно, то пожалуйста.
Кордон представлял собой перегороженную на всю ширину дорогу. Деревянные колья связывались в виде ежей и соединялись вместе, чтобы получилась эдакая противомертвячная линия. За ней была собрана баррикада из телег, мешков с землёй и всякого хлама.
Чуть в стороне стоял наскоро сколоченный сарай, где у железной печки грелись солдаты. Как их здесь называют, инвалиды — ещё крепкие дядьки лет под пятьдесят, ветераны давних походов, уже негодные к строевой службе. Командовал ими седой майор с жёлтыми прокуренными усами.
— Происшествий во время моего дежурства не было! — чуть насмешливо доложил он Сумарокову. — Разрешите убыть для ночёвки!
— Перестань, Макар Петрович, — махнул на него старичок, — и без твоих шуточек тошно. Никого не было? Ни одного купчишки?
— Нет, Василий Петрович, — майор покачал головой, — хотя обычно их здесь по десятку в час едет.
— Совсем, видать, плохо в Касимове, — Сумароков выпятил нижнюю губу. — Или прислали туда кого, и он тоже карантин ввёл.
Я вполуха слушал их разговор и смотрел на дорогу. В первых сумерках падал снег, становившийся всё гуще и гуще. И там, в этой белой каше, мне мерещились смутные тени. Будто таились в ней люди, боящиеся подойти к кордону.
Несколько раз моргнув, я с удивлением заметил, что одна из теней двигается к нам. Только странная тень, подсвеченная голубоватым неоновым светом. Игра воображения? Иллюзия?
— Василий Петрович, можно вас на минутку? Посмотрите вот туда. Это мне мерещится или что-то такое светится?
Сумароков прищурился, тоже моргнул и побледнел.
— Ходячий, — одними губами выговорил старичок, — это ходячий.
Тень обрела плоть. Из снегопада на рогатки медленно шёл мужик — без шапки, в расхристанном порванном армяке. Особенно меня поразили ноги: правая обута в лапоть, а левая совершенно голая. Мне не стоило труда рассмотреть — пальцы на этой ноге давно превратились в лёд, покрывшись инеем. Действительно мертвец, самый настоящий. И в отличие от того же Кижа, стоящего рядом, светящийся голубым светом.
Глава 3
— Кудрино
Справа послышался сдавленный хрип, будто какой-то силач душил льва. Я обернулся — Киж расширенными глазами смотрел на приближающегося мертвеца и рычал горлом.
— Уйди, — резко бросил я ему.
Он повернулся ко мне всем корпусом. Взгляд у мёртвого поручика был бешеный, словно у впавшего в боевую ярость берсерка.
— Константин…
— Уйди, Дима. К карете, не то задену.
Киж дёрнул головой, собираясь возразить. Но тут же почувствовал, как во мне просыпается Анубис. Не добрый Талант-шутник, не задорный весельчак-сожитель в моей груди, а бессердечный демон. Или нет, скорее, тот самый страшный египетский бог, чьё имя я ему случайно подарил. Медленно, громадным левиафаном из глубин океана, Анубис раздвигал слои эфира. Мне даже стало страшно от мощи, внезапно обнаруженной им.
Не говоря ни слова, Киж развернулся на каблуках и не оглядываясь пошел двинулся к карете.
— Константин Платонович, надо что-то делать! — сдавленно просипел Сумароков, ещё не ощутивший пробуждение моего Таланта. — Он приближается!
До светящегося мертвеца было шагов тридцать.
— Василий Петрович, уйдите подальше, чтобы вас не зацепило.
— Нет, нет, — он яростно замотал головой, — я никуда не уйду!
У меня не было времени и желания с ним спорить. Анубис приготовился к удару, и мне оставалось только направить силу.
В шагах пяти громыхнул выстрел. Кто-то из солдат не выдержал и пальнул в мертвеца. Пуля с громким шлепком ударила ходячего в грудь, но тот даже не пошатнулся, продолжая двигаться вперёд.
— Уберите солдат, мешают.
Я бросил Сумарокову приказ и стал медленно поднимать вытянутую руку. От плеча до ладони гудела басом приготовленная стрела эфира. А я словно натягивал невидимый лук, готовый спустить тетиву. В этот момент я чувствовал себя Одиссеем перед выстрелом через двенадцать колец. Если получится, загадал я сам себе, значит, и с эпидемией разберусь.
— Хррр!
Мертвец был уже в двадцати шагах и захрипел, глядя мне в глаза. Нет, это уже не человек, а чудовище, я точно это видел. Сумароков ошибался — ходячий целенаправленно шёл на баррикады, привлечённый теплом. Ему было холодно, и он жаждал отнять у живых это богатство.