– Мама! – позвала девушка.
– Минутку, Лия, – ответила дама. Она опустилась на колени возле прокаженного, не замечая, что складки ее коричневого платья волочатся по рыбьей требухе. – Я постараюсь вам помочь, – мягко сказала она страдальцу. – Доротея?
– Да, госпожа, – ответила служанка.
– Мой эликсир, пожалуйста.
Служанка достала из рукава маленький пузырек, вынула из него пробку и протянула даме.
– Это облегчит боль, – сказала та прокаженному, переворачивая пузырек над его разинутым ртом.
– Одежды прокаженного нельзя касаться, – предупредил Арент, когда пышные рукава дамы прошелестели в опасной близости от пациента.
– Я знаю, – бросила она, наблюдая за каплей, собиравшейся на ободке пузырька. – Вы ведь лейтенант Хейс?
– Можно Арент.
– Арент. – Она медленно повторила имя, будто пробуя его на вкус. – Я – Сара Вессел. – Затем добавила, передразнив его сухой ответ: – Можно Сара.
Она слегка встряхнула пузырек, направляя каплю в рот прокаженному. Тот проглотил ее с усилием, содрогнулся всем телом и затих. Корчи прекратились, а взгляд утратил осмысленность.
– Вы супруга генерал-губернатора? – с недоверием спросил Арент.
Большинство знатных дам не покинули бы паланкин, даже если бы он загорелся, не говоря уже о том, чтобы помочь незнакомцу.
– А вы – слуга Сэмюэля Пипса, – огрызнулась она в ответ.
– Я… – Арент замялся, неправильно истолковав раздражение в ее голосе. Не понимая, чем он ее обидел, он сменил тему: – Что вы ему дали?
– Болеутоляющее, – ответила Сара, закупоривая пузырек. – Из местных трав. Сама время от времени принимаю. Помогает уснуть.
– Можем мы что-нибудь для него сделать, госпожа? – спросила служанка, взяв пузырек у Сары и спрятав его в рукав. – Принести вашу шкатулку с лекарствами?
«Только дурак попытался бы его вылечить», – подумал Арент.
На войне он усвоил, без каких конечностей жить можно, а какие раны будут мучить страшной болью по ночам и в итоге тихо убьют за год. Прокаженный и так был весь в гниющих язвах, а уж от ожогов не будет знать покоя. При непрестанном уходе он протянет еще день или неделю, но такая жизнь не стоит заплаченной за нее цены.
– Нет, спасибо, Доротея, – ответила Сара. – Вряд ли они понадобятся.
Поднявшись на ноги, Сара жестом отозвала Арента в сторону.
– Тут ничего нельзя сделать, – тихо сказала она. – Только проявить милосердие. Не могли бы вы… – Она сглотнула, явно не решаясь задать вопрос. – Вам случалось забирать чью-то жизнь?
Арент кивнул.
– Можете сделать это так, чтобы он не страдал?
Арент снова кивнул, и наградой ему была благодарная улыбка.
– Сожалею, но у меня самой храбрости не хватит, – сказала Сара.
Арент прошел сквозь толпу перешептывающихся зевак и указал мушкетеру, охранявшему Сэмми, на его шпагу. Замерев от ужаса, юный солдат безропотно вынул ее из ножен.
– Арент, – обратился Сэмми к лучшему другу, – ты сказал, что у прокаженного нет языка?
– Отрезали, – подтвердил Арент. – И давно.
– Приведи ко мне Сару Вессел, когда закончишь, – попросил Сэмми с беспокойством. – Такое нельзя оставлять без внимания.
Арент вернулся со шпагой, Сара опустилась на колени перед обреченным и, забывшись, чуть не взяла его за руку.
– Я не смогу вылечить вас, – мягко призналась она. – Но могу навсегда избавить от страданий, если хотите.
Изо рта прокаженного вырывались стоны. На его глазах выступили слезы, он кивнул.
– Я буду рядом. – Сара оглянулась на девушку, наблюдавшую за ними из паланкина, и протянула к ней руку. – Лия, будь добра, подойди.
Лия вылезла из паланкина. Это была юная девушка лет двенадцати-тринадцати с по-отрочески длинными руками и ногами. Детское платье сидело на ней несуразно, будто не сброшенная вовремя кожа.
Толпа встретила ее появление тихими возгласами и придвинулась ближе. Арент оказался среди любопытных зевак. В отличие от матери, ежевечерне посещавшей церковь, Лию редко видели за пределами форта. Ходили слухи, что отец стыдится ее, потому и прячет, но, глядя на Лию, нерешительно идущую к прокаженному, Арент терялся в догадках, с чего бы отцу ее стыдиться.
Симпатичная девочка, разве что кожа необычно бледного оттенка, будто сотканная из лунного света.
Лия подошла к Саре, и та бросила нервный взгляд на мужа. Тот замер в седле, только чуть двигал челюстью. Арент знал, что это максимальное проявление гнева, которое генерал-губернатор может позволить себе на публике. По тому, как кривилось его лицо, было ясно, что ему хотелось немедля вернуть жену и дочь в паланкин, но бич власти – невозможность признать, что ты ее упустил, пусть и ненадолго.