— И какое ему дело до бывшей жены? — пожала плечами Настя. — Да еще чтобы в выходной день за город ехать.
— До жены никакой, до собственной репутации очень большое дело. Да и жена ему недавно сказала, что дочку забрать хочет, так что он обязательно подорвется, чтобы выяснить, с чего бы это вдруг она в нашу глухомань с солнечных Мальдив приехала. В общем, все учтено могучим ураганом. И то, что он точно один приедет, чтобы свидетелей позора не было, тоже.
Внезапно Насте показалось, что где-то недалеко проехала машина. Хотя нет, этот человек же сказал, что в дачном поселке никого не бывает зимой, а значит, никто не может очутиться здесь, даже случайно. Или все-таки может?
Она снова напрягла слух, но за окном было тихо. Только вечер раскачивал ветки деревьев, стучащих по деревянным ставням.
«Ма-ам, ма-ам», — в голове у Насти зазвучал монотонный мотив. В детстве она увлекалась азбукой Морзе и вместе с мамой старательно запоминала все эти точки и тире, складывающиеся в буквы и слова. Для того чтобы облегчить запоминание, и существовали мотивы — пропеваемые слова, начинающиеся с той же буквы, что и символ, который нужно было запомнить, и содержащие столько слогов, сколько точек и тире было в его обозначении. «Ма-ам, ма-ам», как вспомнилось сейчас совсем некстати, означало два тире и, соответственно, букву М.
Новый порыв ветра принес новое отчетливое постукивание. Два тире… М… Ма-ам… Мама?
Пришедшая в голову мысль была такой шальной, что Настя даже задохнулась. А вдруг она правда слышала звук шин по снежному насту? А вдруг там, на улице, ее мама, которая таким образом подает дочери сигнал, что она здесь, рядом. И что? Как нужно поступить? Закричать, чтобы те люди, которых привела мама, знали, что она здесь? Что она жива? Что именно от нее ждут?
— Можно, я поем? — спросила Настя, чтобы иметь повод соскочить с кровати и подобраться поближе к окну. — Вы предлагали, но я не хотела, а теперь почувствовала, что проголодалась.
— Поешь. Мне только на руку. Вы же тут с Лаврецким пили и ели. До того, как он тебя убил. — Он нехорошо засмеялся. — Поешь, и я ему позвоню.
Настя схватила упаковку с копченой колбасой, попыталась надорвать ее, но полиэтилен не поддавался. Тогда она подхватила лежащий на столе нож, проткнула упаковку, нож соскочил и с громким стуком упал на пол, оставив на коже царапину. Настя громко вскрикнула и поднесла раненый палец ко рту.
Мужчина вскочил, обежал вокруг стола, схватил нож, откинул в сторону.
— Не шуткуй, — крикнул он. — Ишь ты, прыткая какая.
— Я порезалась, — так же громко крикнула Настя. — Вы что, совсем бессердечный?
Он молча вскрыл упаковку, достал кусок колбасы, из другого пакета кусок лаваша, оторвал половину, сунул Насте в руки: «Ешь». Снова отошел на безопасное расстояние, не сводя с нее глаз.
Настя послушно откусила. Интересно, услышали ее снаружи или нет? И вообще, вдруг то, что там мама, — просто плод ее расшалившегося воображения? И она приняла за морзянку обычный стук ветки, потому что ей очень хочется верить, что ее спасут?
Три точки. Тишина. Тире. Точка, тире. Точка и два тире. Две точки. Где-то снаружи по деревянной обшивке дома стучала раскачивающаяся ветром ветка. А может, птица, оголодавшая за долгую зиму, выклевывала застрявшее между бревен семечко. А вместе с ним буквы, складывающиеся в слово. СТАВНИ. Так, теперь главное не торопиться, а хорошенько подумать.
Настя и сама не заметила, как в волнении сжевала свой импровизированный бутерброд. Сейчас она действительно чувствовала голод, поскольку с самого утра ничего не ела.
— Сделайте еще, — попросила она.
Убийца с усмешкой посмотрел на нее, шагнул к столу, оторвал еще кусок лаваша и вытащил кусок колбасы.
— На, ешь.
— Вот вы сказали, что все предусмотрели, — сказала Настя задумчиво. — А нет, получается, не все. Вот, к примеру, закрытые ставни должны вызвать у Лаврецкого подозрения. Если его жена приехала и живет на даче, почему она сидит впотьмах? Ладно, вечером можно свет зажечь, но днем-то? Она же не беглый каторжник, чтобы за ставнями прятаться. Или они наглухо снаружи забиты? Двум женщинам не открыть?
— Да обычные там ставни. На щеколду закрытые, как в приличных домах. — Убийца широко зевнул. — Но зачем ей их открывать-то? Днем тоже можно свет зажечь, да и не надо ей, чтобы в окна любопытные заглядывали.