— Разве что подполковник Чарльз намерен помочь сбежать Наполеону со Святой Елены? — озарило стрелка.
Почему нет? Полководцы командуют армиями и в семьдесят, и в восемьдесят, а Наполеону пятьдесят два, самый расцвет. Обрети корсиканец свободу, и мир обречён минимум ещё на двадцать лет сражений и крови, славы и ужаса.
— Упаси, Господи! — прошептал стрелок.
Как там говорил Наполеон? Размётанные по свету тлеющие угли, подобные Чарльзу, Кальве, Кокрейну, ждущие человека, который придёт, соберёт их в кучу и раздует новый безумный костёр. Если так, стиснул челюсти Шарп, хорошо, что Батиста нашёл письмо.
— Но почему Наполеон выбрал посыльными нас?
— Вряд ли к Бони заезжает много народу, направляющегося в Чили. — пораскинул умом ирландец, — Я бы на его месте пользовался любой оказией. А, кроме того, позаботился бы сделать пару копий и послать с другими людьми. Глядишь, хоть одно, да попадёт к адресату.
Шарп похолодел. Слова Харпера подразумевали, что Чарльз получил весть от императора, и Наполеон на шаг приблизился к свободе. А сколько их, этих шагов, осталось? Стрелок помнил, как им с Люсиль пришлось бежать из Нормандии при вести о том, что Бонапарт покинул Эльбу и высадился во Франции[9]. Помнил, как тяжело налаживались после возвращения отношения с соседями, потерявшими братьев, сыновей, мужей под Линьи и Ватерлоо. Помнил и не хотел повторения.
Но судьба не спрашивала, чего он хочет, а чего — нет. Жестокой потехи ради она дала ключ к заговору императора и зашвырнула Шарпа на просторы Тихого океана. Шарп был на полпути домой, император — на полпути к свободе, и поделать с этим ничего было нельзя.
Часть 2
Кокрейн
Команда «Эспириту Санто» бредила Кокрейном. Говоря о нём, они крестились и принимались подсчитывать соотношение пушек, соотношение сабель; по всему выходило, что у «дьявола» нет шансов выстоять против «Эспириту Санто». Постоянные стрельбы и отработки абордажей утомляли, но, ворча и переругиваясь, экипаж понимал: без них «дьявола» не одолеть. Имелся и денежный интерес. Кокрейн захватил у испанцев пятидесятипушечник, переименовал в «О’Хиггинс» и сделал своим флагманом[10]. Обиженное начальство испанского флота назначило немалую награду за возвращение судна. Мечты о ней воодушевляли команду «Эспириту Санто», заставляя тренироваться до седьмого пота. Шарпа с Харпером, как новичков, оделили пиками и наказали в бою убивать всякого мошенника, дерзнувшего ступить на палубу фрегата.
— А можно ли вам доверять оружие? — поинтересовался капитан Ардилес, узнав, что англичанина с ирландцем определили к пикинёрам.
Ардилес, избегавший общества пассажиров, не чурался нижних палуб. Он с удовольствием спускался к пушкам и не воротил носа от кислого порохового перегара, пропитывавшего судно после учебных стрельб. В общении с командой он был прост, и матросы платили капитану обожанием и собачьей преданностью. Капитан Ардилес — настоящий моряк, гордо утверждали матросы, не чета иным расфуфыренным павлинам, не слезающим с мостика. Как-то остановившись около Шарпа и Харпера, капитан едко обронил:
— Слышал, вы уже завели друзей?
— Вы о Балене?
— О нём. Теперь держите ухо востро.
Случившееся с Баленом не особенно расстроило капитана, но он предупредил чужестранцев, что не все на борту относятся к инциденту так спокойно:
— У Балена есть дружки, и на память он тоже не жалуется.
Сразу после этого капитан и задал вопрос об оружии, но Шарп предпочёл отмолчаться.
Ардилес усмехнулся, присел на доски, сложенные между пушками и сказал:
— Между нами, вашей верности едва ли суждено подвергнуться испытанию. Кокрейн редко забирается на юг, и с каждым часом вероятность встретить его уменьшается. Впрочем, надежда есть. Не зря же мы старались, распуская слухи о якобы имеющемся на судне золоте. Может, клюнет.
— Якобы? — встрепенулся Шарп, — Золота на борту нет?
— «Сеньор», — мягко дополнил Ардилес, — «Золота на борту нет, сеньор».
Видя, что Шарп не спешит воспользоваться уставной формой обращения к вышестоящему, капитан вздохнул и, понизив голос, чтобы его слышали только Шарп с ирландцем, пояснил:
— Вы же сам — офицер, Шарп. Под вашим началом служили разные люди, нравились вы им или нет, от них вы требовали исполнения всех пунктов устава, в том числе и должного обращения. Я не требую ничего другого. На суше вы, может, и подполковник, но на моём судне вы — матрос-первогодок, а, когда матрос-первогодок упрямится, мне приходится выбивать из него дурь линьками. В отличие от капитан-генерала Батисты я не сторонник телесных наказаний, но порою без них не обойтись.
9
10