— Сделаем перерыв. Мне нужно выпить.
Я подхожу к барной стойке и сажусь. Я заставляю Совет проводить совещания здесь по паре причин. Первая заключается в том, что адовцы любят свои ритуалы, и процесс достижения результата — это как японская чайная церемония, скрещённая с Торжественной Мессой, только ещё медленнее. Здесь достаточно ритуальных размахиваний руками, чтобы усыпить Далай-ламу.
Вторая причина — это место. Это адская версия моего любимого бара в Лос-Анджелесе, «Бамбукового дома кукол». Главное различие между этим и другим «Бамбуковым домом» заключается в том, что баром в Лос-Анджелесе управляет Карлос. В Аду же мой пра-пра-пра-дедушка, Дикий Билл Хикок.
Когда я присаживаюсь, Дикий Билл уже приготовил для меня стакан Царской водки.
— Что думаешь? — спрашиваю я.
— О чём?
— О чём. Об этом чёртовом совещании.
— Думаю, ты собираешься свести этих парней с ума.
— Там не только парни.
Он прищуривается, глядя на Совет.
— В этой компании есть дамы?
— Две.
— Чёрт. Я так и не научился различать адовцев. Потому что по мне все они сукины свиноёбы, так какое мне дело до того, если я ошибусь и задену их чувства?
Не думаю, что управление баром когда-либо было работой мечты Билла, и он не из тех, кто рассыпается в благодарностях, но я знаю, что здесь ему нравится больше, чем в Батчер-Вэлли. Билл умер в 1876 году, был проклят, и с тех пор в качестве наказания сражался врукопашную с другими убийцами и стрелками в той адской дыре. Вытащить его было наименьшим, что я мог сделать для семьи.
— Кто-нибудь доставляет тебе неприятности? Им известно, на кого ты здесь работаешь?
— Полагаю, все уже в курсе. Что меня не особо радует. Я не привык, чтобы другие дрались за меня в моих драках.
— Подумай об этом следующим образом. Это заведение не просто для того, чтобы у меня было где выпить. Оно для того, чтобы показать голубым кровям, кто здесь главный. Если кто-то достаёт тебя, это означает, что они достают меня, и мне нужно сделать что-то громкое и грязное в связи с этим.
Он затягивается сигарой и кладёт её на край стойки. По всему дереву видны следы ожогов.
— Похоже, это тяжёлая работа — изображать Старого Ника. Не завидую тебе.
— Я сам себе не завидую. И ты не ответил на мои вопросы.
Он с минуту молчит, всё ещё злясь, что я справляюсь о его благополучии.
— Нет. Никто конкретно не изводит меня. Эти ящероподобные ублюдки не особо приучены к туалету, но они обращаются со мной не хуже, чем обращаются друг с другом. И они творят это только тогда, когда тебя с товарищами нет рядом. Вот тогда и появляются дебоширы.
— Если услышишь что-то интересное, ты знаешь, что делать.
— Может, я и мёртв и проклят навечно, но не безмозглый. Я помню.
Мы поворачиваемся и смотрим на Совет.
— Так кто, по-твоему, собирается убить тебя первым? — спрашивает он.
— Никто из них. Семиаза слишком дисциплинирован. Он видел, как Ад разваливался на части в прошлый раз, когда у него не было Люцифера. Я не чувствую запаха убийства ни от кого из остальных. А ты?
Я допиваю свой стакан. Он наливает мне ещё, и один себе.
— Не от них напрямую. Но я узнал, что по крайней мере один всё записывает и передаёт тому, кто будет фактически забивать кабанчика.
— Вот почему я торможу восстановительные работы. Держу крутых парней при деле и разбросанными по всему Пандемониуму. Затрудняю им планирование моей трагической кончины.
— Забавно слышать подобный кровавый разговор. При жизни я не особо любил строить планы, и мне никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь кто-то ещё в семье унаследует эту черту характера.
— Это новое. С тех пор, как перебрался в резиденцию Люцифера, я много времени провожу в библиотеке. Я никогда прежде не читал ничего длиннее обратной стороны обложки видеокассеты. Думаю, это вывихнуло мне мозг.
— Книги и женщины доведут до этого. Просто не нужно обдумывать такие масштабные мысли, что забываешь прислушиваться, не подкрадывается ли к тебе что-то сзади.
— Я никогда не читаю, сидя спиной к двери.
Он кивает и залпом выпивает стакан.
— Всё, что требуется, — это лишь один раз, — говорит Билл. Он смотрит мимо моего плеча. — Мне кажется, твои друзья заждались тебя.
— Увидимся, Дикий Билл.