И все же я не могу отрицать, что хочу этого. Я не могу отрицать ускоренное биение своего сердца, электрический ток возбуждения, проходящий под кожей, или горячий, внезапный прилив крови к моему члену при мысли о том, что я снова буду преследовать Уиллоу.
Я беру ее за руку.
— Очень хорошо. Если ты выиграешь, я достану тебе приглашение и даже оплачу такси. Если выиграю я, ты поедешь как моя девушка, и я смогу тебя трахнуть.
Я не планировал вбрасывать это. Это чистое побуждение, бесстыдное самоудовлетворение. Уиллоу моргает, ее горло вздрагивает, когда она сглатывает.
— Ты меня не поймаешь, — говорит она, но к этому моменту я уже знаю разницу между лаем Уиллоу и ее укусом.
Теперь я знаю, что лучше не опережать ее на два шага. На этот раз ей не удастся так легко перехитрить меня.
— Если я тебя не поймаю, — я пожимаю плечами, крепко сжимая ее пальцы в своих, — то я не буду тебя трахать. Договорились?
Она закусывает нижнюю губу, тянет, взгляд мечется по комнате, словно ищет выход. Но окна распахнуты, как и дверь за ее спиной, а все трое Церберов, терпеливо ожидающих на террасе, даже не смотрят в ее сторону. Уиллоу может бежать, если хочет, но ей все равно придется пойти на сделку.
— Договорились, — говорит она. — Сделай все, что в твоих силах, Лука.
Она пытается вырвать свои пальцы из моей хватки, но я удерживаю их, поднося ее руку ко рту. Я целую ее костяшки, нежно и сладко.
— Для тебя все, что угодно, Линч.
36
Псих-Купидон
Уиллоу
Сегодня прекрасный день - слишком прекрасный для охоты.
Я одета практично: черные леггинсы и жилетка поверх спортивного бюстгальтера, на ногах - толстые ботинки. Японский кухонный нож Луки в причудливых деревянных ножнах засунут в сапог. Он так и не вернул мне перочинный нож, как будто между нами существует молчаливое соглашение, что мы теперь поменялись ножами. Не удивлюсь, если он спит с моим ножом под подушкой или использует его, чтобы вырезать мои инициалы на своей коже, как одержимый гад.
Я не думаю, что это ему помешает. В конце концов, он убил ради меня.
Когда я выбегаю из дома с пятнадцатиминутной передышкой, солнце уже высоко в небе. Воздух теплый и ароматный, прохладный ветер обдувает совсем новую листву леса по краям садов Луки.
Нет смысла беспокоиться о следах - у Луки есть его дурацкий маячок. Я выбираю скорость, направляясь прямо в лес, где, как я знаю, он будет бороться со своим сигналом. Первые две охоты я выиграла благодаря своим трюкам; что-то подсказывает мне, что на этот раз они меня не спасут.
На этот раз мне придется просто обогнать его.
Линия леса становится ближе, и я набираю скорость. Я сверяюсь с часами, когда ныряю за деревья - осталось пять минут. Он еще даже не стартовал. У меня все хорошо.
Это моя последняя мысль перед тем, как земля уходит из-под ног. Ветви трещат и ломаются. Я падаю в канаву. Она довольно неглубокая - примерно на уровне груди, но настолько неожиданная, что я падаю на землю. Мой торс сильно ударяется о край канавы. Я задыхаюсь и выплевываю грязь в траву. Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.
Канавы. Этот ублюдок рыл канавы.
Должно быть, для Луки настали тяжелые времена, раз он применяет ко мне тактику ведения войны.
Я выкарабкиваюсь из канавы и поднимаюсь на ноги, проверяя свои ноги. Они шатаются, а моя нога, покрытая шрамами, хуже всех, потому что при падении колено зацепилось за острый край камня в канаве. Этого недостаточно, чтобы остановить меня, но этого будет достаточно, чтобы замедлить меня. Дерьмо.
Вот дерьмо. Лука, должно быть, очень хочет, чтобы я познакомилась с его мамой.
Облизывая губы, я оглядываю раскинувшийся вокруг лес. На земле много листьев, кустарника, мха и опавших веток. Что, если здесь есть еще канавы? Я никак не могу сказать, но какова вероятность того, что Лука остановится на одной ловушке?
Зная его, можно предположить, что в его лесу рыла канавы целая армия крестьян. Зная его, можно предположить, что земля на многие мили изрешечена ловушками.
— Черт, — бормочу я про себя.
Я оглядываюсь через плечо, поглаживая внутреннюю сторону щеки и обдумывая варианты. Я могу вернуться в дом и занять там позицию. Я уже сражалась с Лукой, могу сразиться с ним снова. Особенно теперь, когда я знаю, что Лука не так благосклонен к идее моей смерти, как мне казалось раньше.
Если я вернусь в дом, Лука узнает об этом почти сразу, и чем ближе я буду к его дому, тем лучше будет его сигнал. Да и свои владения он знает лучше. Он может отрезать меня задолго до того, как я доберусь до дома. И он знает, что я буду готова дать отпор - нет ни единого шанса, что на этот раз он не подготовится.
Черт. У него есть преимущество, куда бы я ни пошла, что бы я ни делала. Мое преимущество - это всего лишь преимущество, а его дерьмовое сердце вовсе не такое уж и больное, каким его выставляла мать во всех этих жалких интервью, которые она давала, когда он был ребенком.
Лука богат, умен и быстр. Он в своем владении, с доступом к технологиям, наркотикам и, возможно, оружию. Определенно мой нож. Куда бы я ни пошла на его территории, у него будет преимущество.
Но если я пойду дальше, меня ждут новые канавы, невидимые ловушки, куда бы я ни ступила.
Как там говорится?
Лучше дьявол, которого ты знаешь.
Солнце ярко и неумолимо сияет на безоблачном небе, когда я выхожу из тени деревьев. Вдали, за садами, дворами и топиариями, виднеется дом - сверкающая крепость из стекла.
Все молчит, лишь шелестит ветерок в листве над головой. Если Лука уже пустился в погоню, то на этот раз он ведет себя тихо. Никаких гогочущих насмешек. Должно быть, он намерен заняться делом.
Я уже собираюсь перейти на бег, когда замечаю стройную фигуру, выходящую из зеленой арки топиария. Я прижимаюсь спиной к дереву, сердце учащенно забилось. Увидел ли он меня? А какая разница? Его маячок сообщит ему, где я. Бежать ли мне обратно в деревья или выстрелить в дом?