— Ты не знаешь, почему она покончила с собой?
Она выпустила крошечный глоток воздуха, полувздох-полусмех. — Я же не могу спросить, правда?
— Она не оставила записку?
— Она оставила записку. Я ее не читала.
Конечно, Уиллоу может лгать. Если бы я обнаружил, что Уиллоу лжет не только о записке, но и о самоубийстве, я бы даже не удивился. Когда-то Уиллоу сказала мне, что внутри нее есть только большое темное ничто, и тогда она не солгала.
Только она не лжет и сейчас.
Не знаю, откуда я это знаю, просто знаю.
— Почему? — спрашиваю я.
Я положил руки на ее руки, сам того не желая, и тепло ее кожи проникает сквозь ткань ее платья. В узком пространстве коридора витает ее запах. Темные цветы и сладкий дым.
— Мне было все равно, — говорит она.
— Лгунья.
В ответ на мое обвинение Уиллоу прижимает ладони к моей груди. Все ее тело прижато к моему. Ее глаза - темные, маслянистые ямы, как будто я могу поскользнуться и упасть в их глубину и никогда не найти обратного пути. Я ударяюсь спиной обо что-то твердое и понимаю, что теперь это я прижат к гобеленовой стене.
— Мне не нужно было это читать. — Голос Уиллоу низкий и мечтательный, как тогда, когда у нее была лихорадка, когда я заставлял ее гореть, расплавляться и расплываться от кодеина. — Я знала, почему она это сделала. Я была там, я все видела. Может быть, я знала, что она это сделает, еще до того, как она это сделала. Наверное, я всегда знала. Как еще это должно было закончиться? — Ее пальцы впиваются в мою рубашку, сминая ткань в кулаки. Ее рот превратился в жалобную рану. — И что с того, что я сломлена, Лука? Разве тебе не нравится, что я сломана? Разве ты не хочешь меня починить?
Тебя не нужно исправлять, думаю я, удивляясь самому себе.
— Тебя нельзя исправить, — говорю я вслух.
— Разве ты не хочешь попробовать? Разве ты не хочешь испачкать руки в крови, пытаясь соединить все эти разбитые кусочки меня?
Ее голос - грубый шепот, больше похожий на стон. Ее тело трепещет на моем, как натянутая тетива лука, готовая вот-вот распуститься или сорваться.
— Разве это не будет так приятно, как тогда, когда ты спас мне жизнь?
Ее рот касается моей челюсти, шеи, теплый и мягкий. Она просовывает пальцы в щель между пуговицами моей рубашки и проводит кончиками пальцев по коже моей груди.
— Лука, мой спаситель, мое спасение. Разве я не буду тебе так благодарна? — шепчет она мне в шею. — Разве я не буду вечно обязана тебе? Сделаю все, о чем бы ты ни попросил?
Она вжимается своими бедрами в мои, и мой член, теперь ужасно, до боли твердый, упирается в ее мягкость. Желание трахнуть Уиллоу сродни желанию трахнуть яму со змеями: опасность - это удовольствие.
— Исправь меня, Лука. — Уиллоу говорит мне в ухо, приказывая и умоляя. Ее руки скользят по моей груди и тянутся к поясу моих брюк. — Пожалуйста. Исправь меня. Исправь меня. Сделай меня снова целой.
Она забирается в мои брюки и проводит ладонью по твердому члену. Он подергивается от ее прикосновения, и я не делаю никаких попыток остановить ее. Мои глаза закатываются назад в голову; я закрываю их, просто потому что не хочу смотреть на нее. Я не хочу вспоминать, как Уиллоу Линч умоляла меня вылечить ее, пока она ласкала мой член.
А потом тепло тела Уиллоу исчезает, и я открываю глаза, чтобы ослепнуть от вспышки света и искусственного звука затвора телефонной камеры. Уиллоу рассматривает фотографию, которую она только что сделала на свой телефон, и с ухмылкой смотрит вверх.
— Поздравляю, Лука, — говорит она с высокомерием в голосе. — У тебя очень фотогеничный член.
А затем она бросает телефон обратно в сумочку, касается указательным пальцем кончика моего носа и выходит из коридора, не оглянувшись назад.
42
Создано в аду
Уиллоу
В соответствии с программой у меня осталось не так много времени до начала официального ужина и благотворительного аукциона. Я возвращаюсь в атриум, где гости все еще общаются за дорогим шампанским.
Как бы ни было весело наказывать Луку за то, что он пытается пристроить меня в свой маленький мир в качестве подружки, я здесь не для собственного развлечения. Я приехала сюда с одной миссией: найти Ричарда Торнтона. Лука был прав, когда сказал, что сегодня здесь будут присутствовать все, кто только может. Если я не найду Ричарда здесь, то смогу смириться с тем, что его больше нет в стране.
Если оглядеться вокруг, то это именно то мероприятие, которое ему бы понравилось - такое, ради которого моя мать влезла в долги. Ричард, несмотря на то что был жестоким куском дерьма, оказался большим поклонником благотворительности. А если богатые люди и любят отдавать деньги на благотворительность, так это делать это на экстравагантных вечеринках, набивая себя икрой и "Moët".
— А, вот ты где!
Рука хватает меня за плечо, и я с трудом сдерживаю желание ударить того, кто меня схватил. Повернувшись, я вижу строгое лицо, прорезанное вежливой улыбкой.
— Миссис Флетч.
Я мягко приветствую ее, позволяя ей провести меня через толпу.
— Генриетта подойдет, — отвечает она с нулевой теплотой.
— О, я бы не посмела.
Она неохотно смеется и ведет меня в широкую комнату, над которой возвышается сцена. Круглые обеденные столы, обильно украшенные цветами, канделябрами и хрустальными графинами. Освещение здесь более тусклое, тысяча свечей отражается от тысячи винных бокалов.
Флетч с непреклонной властностью подводит меня к самому большому столу, восклицая: — Не волнуйся, дорогой! Я нашла ее.
Лука, расстегнув пиджак смокинга, сидит за столом, постукивая кончиками пальцев по белой скатерти. Он выглядит так, словно снова собрался с мыслями: брюки отутюжены, белая рубашка без складок, волосы зачесаны назад и блестят, как бледное серебро в обильном свете свечей. Его взгляд встречается с моим, когда я следую за его матерью к столу, и его глаза рассказывают мне реальную историю.