Моя грудь сжимается, словно грудная клетка пытается заключить в тюрьму мое сердце, и я заправляю волосы за ухо, глядя на коробку. Я открываю ее. На маленькой красной подушечке внутри лежит ключ такого же цвета, как и мой браслет, и карточка с написанным на ней номером.
Я поднимаю взгляд. Он наклоняет голову, но ничего не говорит. Я протягиваю ему ключ. Он берет его, тянется к моей руке и отпирает браслет. Я поднимаю руку, поворачивая его в воздухе, а затем поднимаю бровь на Луку.
— Ты ведь поставил маячки в каждую пару моих ботинок, не так ли?
Он качает головой, засовывая браслет в карман. — Никаких маячков.
— Как же ты собираешься преследовать меня по Лондону?
— Полагаю, мне придется делать это по старинке.
Я подмигиваю ему. — Ты собираешься надеть мне кольцо на палец?
— Если бы я женился на тебе, Линч, я бы надел тебе не кольцо на палец, а ошейник на шею.
Я смотрю вниз, облизываю губы. Наконец я осторожно беру карточку, зажав ее между кончиками указательного и среднего пальцев. — А это что, Лука? Надеюсь, номер хорошего психотерапевта?
Его губы кривятся. — Это то, о чем ты меня просила?
— Я попросила у тебя код от двери твоего кабинета.
— Да.
— Правда, Лука? — спрашиваю я шепотом, глядя на карточку и цифры, написанные на ней от руки. — Я проиграла охоту.
— И что? Ты ведь спрашивала, не так ли? Я сказал тебе, что готов быть щедрым. Так что у меня есть для тебя еще один подарок. Он там.
Он выходит за мной из комнаты, и когда мы доходим до двери его кабинета, он прислоняется к ней, скрестив руки, и смотрит, как я ввожу цифры на клавиатуре. После всех этих попыток зеленый свет и тихий щелчок открывающегося замка кажутся почти сюрреалистичными.
— Сработало, — говорю я Луке, поднимая глаза.
Улыбка на его лице почти гордая. — Конечно.
Я открываю дверь и вхожу в его кабинет.
48
Украденный подарок
Лука
Волнение Уиллоу почти ощутимо, когда она распахивает дверь и входит в мой кабинет, и все же это ничто по сравнению с нервной энергией, которая бурлит во мне уже несколько дней. Я едва сдерживал свое волнение и нетерпение.
Я никогда не отличался щедростью, и, честно говоря, щедрость никогда не вызывала у меня такого восторга, как в случае с Уиллоу. Может быть, потому что я знаю, что ей ничего от меня не нужно, а может быть, из-за того, что она гордится своей самодостаточностью, но что-то в ней заставляет меня быть безрассудно, возмутительно щедрым. Если бы она была из тех женщин, которые жаждут драгоценностей, я бы положил к ее ногам нитки бриллиантов, но для Уиллоу Линч ничего такого простого нет.
Этот подарок должен быть особенным, ничего другого быть не может.
Ее шаги замедляются, когда она замечает экраны, а затем она и вовсе останавливается.
Она босиком, в простых черных джинсах, порванных на коленях, и обрезанном красном джемпере с длинными рукавами. Ее влажные волосы распущены по плечам, а на лице нет косметики, кроме постоянно размазанной туши вокруг глаз.
— Что это?
Вопрос падает с ее губ, как свинец, тяжелый и тусклый. Я стою позади нее, скрестив руки на груди, и смотрю на экран над ее головой, пытаясь понять, что она видит, пытаясь уловить проблеск того, что она может думать или чувствовать в данный момент.
— Это Ричард Торнтон.
— Я знаю, кто он.
Ее голос холодный и жесткий. Мои брови дергаются, и я хмурюсь, но тут же разглаживаю их. Вероятно, она ожидала этого меньше всего - конечно, ей понадобится минута или две, чтобы осознать увиденное.
Чтобы помочь ей понять, я перехожу к столу и нажимаю кнопку "Воспроизвести" на видео, ожидающем на одном из мониторов. На экране появляется окровавленное и обезображенное отеками лицо Ричарда Торнтона после того, как я покончил с ним во время нашей первой и последней встречи. Он смотрит на экран, и его голос эхом разносится по моему кабинету.
— Мне так жаль, я не должен был делать того, что сделал. Прости меня, Уиллоу, я был куском дерьма, я и есть кусок дерьма, то, что я сделал с тобой и твоей мамой, было неправильно, теперь я это знаю. Твоя бедная мама, она не заслужила того, что я сделал, никто из вас не заслужил, и я знаю, что это было неправильно - бить тебя, говорить все эти вещи, прости меня, пожалуйста.
Я не давал Ричарду сценария, когда просил его посмотреть в камеру моего телефона и извиниться перед Уиллоу Линч. Может, и стоило. Это было дерьмовое извинение, но смысл извинения был не в том, чтобы быть пикантным, и даже не в том, чтобы заслужить прощение Уиллоу. Он не заслужил ее прощения.
Смысл извинения заключался в том, чтобы показать Уиллоу, что человек, причинивший ей боль, в свою очередь был обижен, что он знал, почему его обижают, и что ей больше никогда не придется беспокоиться о нем,
Моем подарке Уиллоу.
Вот только Уиллоу не похожа на человека, принимающего подарок. Она физически отшатывается от экрана, отступая назад с каждым словом Ричарда, пока не упирается спиной в шкафы с документами, стоящие у стены позади нее.
Ее лицо смертельно побледнело, а глаза расширились и потемнели в ярком, чистом свете моего кабинета. Она выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок или ей вот-вот станет плохо.
Кажется, она вот-вот заплачет.
Я нажимаю на клавиатуру и останавливаю видео, переходя к ней. — Линч.
Я пытаюсь взять ее за плечи, но она отстраняется от меня, скользит по шкафам с документами, глаза широкие, темные и охотничьи. Это не та Уиллоу, которую я знаю, - сила природы, бушующий ураган в человеческом обличье. Эта Уиллоу похожа на загнанного в угол зверя, который не знает, скулить ему или кусаться.
— Что ты наделал? — говорит она.
Воздух наполнен ее ощутимым страданием, как электрический заряд перед грозой. Мое первоначальное волнение давно прошло, сменившись воронкой ужаса в желудке.
— Я заставил его заплатить. — Я сглатываю мольбу, звучащую в моем голосе, и качаю головой. — Я заставил его заплатить за то, что он сделал с тобой. Разве не этого ты хотела? Он больше никогда не причинит тебе вреда. Он будет гнить в тюрьме до конца своих дней, и каждый день, проведенный там, будет сущим адом. Ты больше никогда не увидишь его, тебе даже не придется думать о нем. Ты свободна.