— Свободна? — тупо повторяет она. Она даже не смотрит на меня, ее глаза устремлены на мониторы, широкие и немигающие. — Тюрьма? Он в тюрьме?
— Он в тюрьме, Уиллоу, и я могу пообещать тебе, что он умрет раньше, чем выйдет оттуда. Я уничтожил все, за что этот человек мог бы когда-нибудь уцепиться, я превратил его жизнь в яму, на дне которой он умрет.
Наконец она смотрит на меня. Холодный, пустой взгляд. От него кровь резко и холодно бежит по моим венам; в груди щемит, словно в сердце образовалась новая дыра, похожая на пустую темноту глаз Уиллоу.
— Зачем ты это сделал? — шепчет она.
— Что ты думаешь?
От этих слов у меня перехватывает дыхание.
— Для тебя, Линч. Ты что, черт возьми, не понимаешь? Я причинил ему боль, потому что он причинил боль тебе, я хочу, чтобы он умер из-за тебя. Я посадил его в тюрьму из-за тебя, я заставлю его страдать из-за того, что он сделал с тобой. Разве не этого ты всегда хотела? Месть? Что ж, вот оно. Я же говорил тебе, что хочу быть щедрым к тебе.
— Месть - это то, что ты принимаешь. — Она качает головой, как будто я чертовски глуп, как будто я шучу. — А не то, что тебе вручают.
— Я не вручаю ее тебе. Я дарю его тебе. Подарок.
— Я не просила тебя об этом! Я не просила тебя о подарке.
— Люди дарят друг другу подарки не потому, что их просят! Как ты, такая умная женщина, не можешь этого понять? Я хотел подарить тебе это. Я хотел сделать это для тебя. Ради всего святого, Линч, ты же не слепая. Разве ты не видишь, что я пытаюсь доставить тебе удовольствие?
Ужасающая улыбка растягивает ее рот, жестокая и неискренняя. — Если хочешь доставить мне удовольствие, Лука, используй свой член и рот. Больше ты мне ни для чего не нужен.
Теперь настала моя очередь остыть. Я смотрю на нее так, будто моя гордость не разбита в пух и прах, будто дыра в моем сердце не зияет и не болит.
— Я тебе совсем не нужен. Думаешь, я этого не знаю? Ты можешь получить член, где захочешь, у тебя целая армия мужчин, которые будут гнуть спину ради тебя, Линч. Вот такая ты женщина. Вот такая у тебя власть. Я не дурак, черт возьми. Ты сказала, чтобы я тебя заслужил, не так ли? Как это сделать?
Я наступаю на нее, зажав ее тело между шкафами с документами и мной, заставляя ее посмотреть мне в глаза, заставляя ее смириться с этим моментом, а не бежать, как она всегда, блядь, делает.
— Чем можно заслужить Уиллоу Линч? Не деньгами, не драгоценностями, не оргазмами, не гребаными стихами, розами и признаниями в любви. Поэтому я дал тебе то, чего ты хотела больше всего, то, что мог дать только я. Я подарил тебе уничтожение Ричарда Торнтона.
— Ты не дарил мне его уничтожение. — Она упирается мне в грудь и сильно толкается, отталкивая меня. — Ты украл его у меня.
Ее гнев заразителен, его яд просачивается сквозь меня, вгрызается в кожу, превращая сеть вен внутри меня в зеленую кислоту. Я лишаю ее пространства, которое она поставила между нами, и беру ее за шею, чтобы притянуть к себе.
— У тебя не было ничего, что я мог бы украсть. Неблагодарное маленькое дерьмо. Он в тюрьме. С его семьей покончено. С его именем покончено. Его свободы больше нет. Его дни сочтены, и каждый из них будет гребаной пыткой. Это то, чего ты хотела.
Она вцепилась рукой в мой воротник и крепко потянула. Бледность ее лица исчезла, сменившись сильным румянцем.
— Ты эгоистичный, самовлюбленный, жаждущий власти мудак. Я хотела быть той, кто посадит его в тюрьму! Я хотела быть той, кто отнимет у него семью! Я хотела отнять у него свободу. Я хотела, чтобы оставшиеся дни стали для него гребаной пыткой! Весь этот страх, боль и обида, которые он заставлял меня чувствовать, - я хотела быть той, кто заставит его почувствовать это!
— И что? — усмехаюсь я. — Ты хотела быть палачом? Запачкать свои красивые руки в его крови? Полететь на гребаном самолете своего существования прямо в него, обеспечив его уничтожение своей кровью? Позволить ему унести тебя с собой, только чтобы подпитать твою зависимость от мести?
Это разрушительно, но Уиллоу Линч прекрасна даже в своей ярости. Она - яд, ярость и раскаты грома, и, глядя на нее, мое сердце наполняется ее ядом, яростью и электричеством. Моя грудь нестерпимо болит, словно каждое отдельное ребро может треснуть и затрещать, словно сердце может вырваться из груди.
— Ты тупой ублюдок! — Она смеется мне в лицо, жестко и беззлобно. — Да! Да, я хотела быть палачом. Да, я хотела запачкать руки в его крови. Камикадзе погибают, сбивая своего врага, но они управляют самолетом! Они контролируют ситуацию до последнего момента. Я хотела контролировать ситуацию - не он, не ты. Я.
Каждое предложение она сопровождает ударами кулаков, но я хватаю ее за запястья и прижимаю спиной к шкафам с документами, прижав ее руки над головой.
— Ты все контролируешь, Линч. Мной. Как ты этого не видишь? Разве я не падаю на колени ради тебя? Разве я не унижаюсь ради тебя, не ползаю в грязи ради тебя? Разве я не убивал ради тебя? Тебе не пришлось пачкать руки, потому что я испачкал свои, чтобы тебе не пришлось. Я пустил стрелу в сердца двух человек, потому что они посмели наложить на тебя руки. Уничтожил Макконнолли, чтобы ты была свободна. Казнил Торнтона, потому что ты так захотела. Я не управлял самолетом и не отбирал его у тебя, я и есть этот гребаный самолет! Я - гребаный нож в твоем сапоге, и если бы ты нуждалась во мне, я был бы пулей в твоем пистолете, стрихнином в твоей игле. Твоим оружием, под твоим контролем, потому что ты, черт возьми… — Я останавливаюсь, чтобы с шипением набрать воздух в пустые легкие. — Потому что в моей гребаной голове нет ничего, кроме тебя, потому что я не могу даже представить, что хочу чего-то еще, кроме тебя, твоего внимания, твоего удовлетворения, твоего удовольствия.