— А что мне еще делать? Она, мать твою, ушла, Кав. Она не вернется.
— Nadezhda umiraet posledney.
Яков надевает шлем, пряча лицо за гладким черным козырьком.
Но я знаю, что он все равно меня видит. Я закатываю на него глаза. — Меня не интересует, какой урок ты хочешь мне преподать.
— Никакого урока. Просто поговорка. — Его двигатель взревел, и он повысил голос, чтобы сказать. — Надежда умирает последней.
— Неверно. Надежда умерла первой. Надежда умерла, когда Митчелл сказал мне, что Уиллоу уехала из страны, когда я понял, что она действительно уехала. С тех пор Надежда умирала каждый день, каждый день, который проходил без смс или звонка, без возмутительного сообщения или провокационного селфи. Надежда умирает каждый день, когда Уиллоу Линч не возвращается ко мне, чтобы сказать, что я достаточно наказан за то, что сделал.
Вместо улыбки я корчу Якову гримасу. — Езжай осторожно, Кав. Не могу сказать, что это было приятно. Давай не будем повторять это в ближайшее время.
Яков смеется. — Ха. Досвидания, придурок.
А потом он уходит, оставляя за собой облако пыли, и тишина снова опускается вслед за ним.
Спустя два дня, когда я выгуливал собак, у меня зазвонил телефон. Там два номера, которые я не заблокировал от звонков: Уиллоу и Вудроу. Несмотря на безнадежность, мое сердце все еще бьется, когда я достаю телефон из кармана.
Оно замирает, как только я смотрю на экран. Я отвечаю сдержанно.
— Что случилось, Эдд?
— А, сэр, я рад, что вы ответили. Так получилось, что мне только что звонили ваши адвокаты, они...
— Я уже говорил тебе, что меня не волнуют соглашения. Адвокаты могут договориться о том, что они считают разумным. Я плачу им за то, чтобы они беспокоились об этом, а мне не нужно.
— Нет, сэр. Дело не в урегулировании. Они с ними разобрались. С ними связались по другому поводу - по личному. Контракт, сэр.
— Какой контракт?
На другой стороне повисла осторожная пауза. — Контракт с Уиллоу Линч.
Моя грудь превращается в черную полость, а сердце - в маленькую, твердую косточку от вишни.
— Что?
— Да, сэр. Я мало что знаю - с нашей командой связалась небольшая адвокатская контора в Нью-Йорке. Они прислали кое-какие документы. Я перешлю их вам. Завтра мы сможем...
— Перешлите все, что они прислали, сейчас. Мне нужно название конторы и адрес. Забронируйте номер в отеле, в одном из наших обычных мест, и закажите один из наших самолетов на завтра, не раньше. Не встречайте меня здесь, встречайте на аэродроме - вы летите со мной в Нью-Йорк.
— Сэр, вы уверены...
— И захвати наличные, Вудроу. Достаточно, чтобы я мог выкупить всех юристов в этой конторе и здание, в котором находится их офис, если понадобится.
— Да, сэр.
Нью-Йорк - не тот город, который мне нравится. Это просто больший Лондон без истории и достоинств. Большое чудовище из стали и бетона, новорожденное существо, которое все еще растет в себе. Впрочем, я здесь не для того, чтобы смотреть на город.
Как только мы приземляемся, быстро приняв душ и переодевшись, я отправляю Вудроу в отель, а сам на частном такси отправляюсь прямо на Лексингтон-авеню, где на седьмом этаже большого здания из коричневого камня располагается юридическая фирма "Sadowski and Hurst".
У стойки регистрации я называю секретарше свое имя. Она смотрит на меня расширенными глазами и тут же берет трубку.
— Мистер Флетчер-Лоу пришел по делу Линча. Мне...? Да. — Она кладет трубку и встает. — Если вы хотите следовать за мной, мистер Флетчер-Лоу.
Она ведет меня по длинному коридору, затем налево, наши шаги тихие на гладком коричневом паркете. Она открывает глянцевую деревянную дверь, прежде чем я успеваю рассмотреть золотую табличку на ней, но мне это и не нужно. Я вхожу в кабинет с его аккуратными полками и безупречными шкафами для бумаг, и секретарша закрывает за мной дверь.
И тут я оказываюсь лицом к лицу с адвокатом, который решил вести дело Уиллоу за нее, - единственным адвокатом в мире, которому я никогда не смогу заплатить или перекупить. Она смотрит на меня, беззлобная и официальная, как я и знал ее раньше, каменно-холодная насквозь.
— Привет, Лука.
— Здравствуй, Саттон.
53
Плохие дела
Уиллоу
В Нью-Йорке солнечный полдень, тепло весны после долгой темной зимы. Все окна в тату-студии открыты, и я сижу на балконе, поставив одну ногу на край своего маленького металлического стула, мой этюдник лежит на коленях, а сигарета зажата между губами. Когда я закончу работу, уже стемнеет, так что я получаю витамин D, пока могу.
— Ты всегда рисуешь самое отвратительное дерьмо, — произносит голос над моей головой.
Я поднимаю глаза, и женщина, стоящая за моей спиной, наклоняется, чтобы взять сигарету с моих губ, и быстро затягивается дымом, прежде чем положить сигарету обратно в рот.
Ее волосы - короткая стрижка, выкрашенная в белый цвет, а резкие черты лица всегда заставляют меня удваивать взгляд, когда я ее вижу. Джейс была одной из первых моих подруг, когда я приехала сюда. Она была достаточно любезна, чтобы устроить меня на работу в бар, а позже, по своему безрассудству, позволила мне потусоваться в ее тату-салоне.
В конце концов она начала учить меня татуировать апельсины. Часть меня думала, что, возможно, уже слишком поздно учиться чему-то, кроме как наливать пинты и смешивать напитки, но Джейс не согласилась. Помогает то, что у нее терпение святого.
Она мне очень нравится, и она мне немного нравится, и иногда мне приходится останавливать себя, чтобы задаться вопросом, нравится ли она мне, несмотря на то, что она похожа на одного психопатического богатого урода, которого я когда-то знала, или благодаря этому.
Я поднимаю перед ней свой блокнот, с гордостью демонстрируя набросок, изображающий открытые бедра девушки и длинный вилообразный язык между ними.
— Мой психотерапевт сказал мне, что перерабатывать травмы через искусство - это полезно.