– Это что еще за фокус? – воскликнул он, не в силах сдержать расползавшуюся по лицу широкую ухмылку. И, в шутку наставив на Лидию кинжал, грозно спросил: – Признайся, кто тебя научил?
– Так ведь ты и научил. – Лидия удивленно вздернула брови. – Я знаю еще сотню таких. – Вдруг ее взгляд стал напряженным, а голос серьезным. – Я скажу тебе кое-что, Ник. Скажу, потому что сегодня ты совсем другой. Накануне нашего венчания я… я говорила о тебе с отцом. Он ненавидел тебя всей душой. Знаешь, что я ему сказала?
– Лидия, ты бы лучше…
Но Лидия не слушала его. Гордо вскинув голову, она произнесла, наивно и торжественно:
– «Кроток, как служитель Господа, – сказала я, – и дерзок, как круглоголовый».
Повисла тишина.
Что-то темное взметнулось со дна трухлявого гроба и с чудовищной силой врезалось в крышку.
Худшего сценария для влюбленных вообразить было нельзя. Позвольте пояснить. В гражданской войне между роялистами и круглоголовыми, отгремевшей за три десятилетия до того, самыми ярыми сторонниками короля были отец и дед сэра Ника. Так уж вышло, что Фэнтон разделял политические взгляды своих тезок. А потому каждый раз, споря с Паркинсоном из Каюса, горячо поддерживавшим круглоголовых, он испытывал лютую ненависть к своему противнику.
– Ну что ты, я не заслуживаю столь лестных слов, – вежливо, даже чересчур вежливо заметил Фэнтон. – Но ты, верно, оговорилась. На деле ты имела в виду: «Дерзок, как роялист»?
В глазах Лидии промелькнул страх.
– О нет, нет, стой! – взмолилась она, закрывая лицо руками. – Господь всемогущий, прости меня! Еще одно слово – и мы снова все испортим!
– О чем ты, душа моя?
Лидия откинулась на подушки и приняла позу умирающей: вытянула руку, затем изнеможенно опустила на нее голову.
– Ник, – раздался ее сдавленный, еле слышный голос. – Почему ты пожелал взять меня в жены?
– Потому что я любил тебя.
– Выходит, я не ошиблась. Но в этом гадком доме, стоит мне лишь упомянуть имя, к которому мне с самой колыбели прививали любовь и восхищение, как ты поднимаешь меня на смех. Даже великий Оливер…
– Великий Оливер… – шепотом повторил Фэнтон. Левая рука с силой сжала кроватный столбик, правая – рукоятку кинжала. – Ты хочешь сказать «Кромвель»?
Последнее слово прозвучало как «Кроммель». Оно вылетело из его уст словно плевок, словно сгусток жесточайшей ненависти, какую только способен испытывать человек.
– Я родился, – заговорил сэр Ник, – в тот самый год, когда милые твоему сердцу круглоголовые обезглавили короля Карла Первого. Говорят, на дворе стоял январь. Утро было зябким и снежным, но они все равно соорудили эшафот едва ли не под окнами Банкетного дома. Наш король начал свой последний путь от Сент-Джеймсского дворца: пересек парк, прошел через Гольбейновы ворота в Уайтхолл, а оттуда направился к эшафоту, на котором и расстался с жизнью.
Сэр Ник – а может, и сам Фэнтон – издал глубокий скорбный вздох.
– Ни один человек еще не смотрел так храбро в глаза смерти. Ни один не был достоин называться королем в такой мере, как он. И не было среди королей мужа благороднее. Люди плевали в него, пускали табачный дым ему в глаза, а он словно ничего не замечал. – Сэр Ник молниеносно развернулся и всадил кинжал в столбик по самую рукоять. – Будь они прокляты – они и весь их поганый род!
Лидия резко выпрямилась и села. Халат, в который она завернулась, сполз с ее плеч. В глубине души она не желала спорить с мужем о политике, но этого, увы, было не избежать.
– В таверне «Гончая», – произнесла она, – ты хвастался, что сумеешь «приручить девчонку из круглоголовых». Поэтому ты на мне и женился?
– Вовсе нет.
– Но до меня дошла молва, Ник.
– Тело Христово, да верь чему хочешь!
– Что ж, ты так и не приручил ее. – Голос женщины дрогнул. – Твоя распутница Мэг сказала правду: мой дед был цареубийцей. Я была совсем ребенком, когда началась Реставрация, и на казнь меня не взяли. Поэтому я не видела, как его повесили и четвертовали, как бросили в костер его внутренности. Но я слышала, что он тоже храбро встретил смерть.
– А известно ли тебе, что на самом деле казненных цареубийц было ничтожно мало?
– Откуда тебе знать?
– На заседании совета Карл Второй заявил лорду Кларендону: «Я устал от повешений. Довольно».
Но Лидия, казалось, не слышала его.
– Мэг, это порочное создание, – продолжала она, – гнусно солгала, когда назвала отца моего спятившим индепендентом. Он был из пресвитериан, смерть короля повергла их всех в ужас. И подтверждений тому сохранилось великое множество! – Она снова закрыла глаза руками. – И он вовсе не был сумасшедшим, Ник. Все это знали. Он был мягкосердечным человеком, но его сила духа и бесстрашие вызывали восхищение. Его бросили в темницу лишь из-за того, что он нес людям слово Божие. Все это я позабыла – ради тебя, Ник. Впрочем, разве это важно? Почему я должна жить, какой в этом прок, если твои разум и сердце мертвы?