— Пауль. Я знаю, что в вашем городе часто происходит нечто… за гранью реальности. Но это ведь — что-то другое? — Начал я — со спокойным голосом, пытаясь показать своим удивлением, что я никак не связан с разверзшейся бездной. И что я ещё могу себя контролировать.
— Совершенно верно. — Сказал он сухо. — И я думаю, вы — причина. Осталось понять, сможете ли вы решить проблему. Теперь она — наша общая.
— Я…
— Джастин, хорошо подумайте, прежде, чем отвечать.
«Серьёзная угроза от человека с трясущимися руками», — подумал я. Чего же он добивается? Хочет переманить меня на свою сторону?
— Пока что… целесообразнее укрыться в здании. Мало ли, найдутся желающие…
Он раскусил меня? Нет, пока я не буду уверен, что он понял, лучше, всё-таки, подбирать слова.
— Мёртв?
— Кто, Пауль?
— Ваш друг, Томас, кажется…
— Кое-что произошло… об этом трудно говорить…
— Но вы не сильно расстроены.
Эта очевидное нападение — попытка расшатать мои нервы, выдать себя. Но он, видимо, действительно расстроен. Несложно предугадать следующий шаг.
— Я поражён. То, что я увидел, меня чуть не убило.
— Правда? Видели… воплощение?
— Возможно, не знаю. — Я пытался говорить сбивчиво, чтобы он отступил, дав мне возможность правильно оценить обстановку.
— Значит, вы напуганы больше, чем я.
За вратами поблёскивала живая изгородь, десятки различных фигур, он шёл медленно, осматриваясь по сторонам и ежеминутно подмечая неаккуратную работу садовника, мне же оставалось со всем соглашаться. Но быть невольным собеседником и протомарионеткой не худшее, что может предложить бытие человека.
От центрального кольца сияли статуи гротескного притяжения. Я видел скульптуры Ареса, Афины — богов «кровавой» и «справедливой» войны. Вся эта возвышенность в совокупности рождала представление о воине, потерявшем уважение к одной лишь холодной стали — и горячей крови, — в противовес ей.
И освещение разрушало хрупкое равновесие, так, что терялась связь между Античностью и Концом Времён. Это — оправдание за упущенное, за непознанный дух. Кто знает, быть может, суть, — треснувшая мраморная плитка была для него чем-то, вроде оправдания старости (своеобразная компенсация Хроносу за безызвестность). Ненавижу самообман, особенно, когда он пытается покорить искусство за счёт превращения суммы стереотипов в проповедь лицемерия. Также абсурдно, как и представление о том, что долг религии — сохранять культурное наследие минувших эпох (кто об этом просил — неизвестно).
Когда мы прошли в зал, он быстро поднялся к себе, будто бы с убеждением, что всё происходящее — исчезнет после нескольких стопок драгоценного виски. Впрочем, я бы и сам не отказался потешить своё эго эфиром и альдегидом. И он, словно, уловив ход моих мыслей, протянул мне блестящую стопку.
— Можно?
— Раз даю, можно. — Вторил он, опрокидывая ещё несколько. — Есть причины быть щедрым…
Я сделал глоток и почувствовал кислый торфяной привкус. Странный древесный запах опьянил меня больше самого напитка — говорило ли это о качестве? Но эффект я ощутил сразу: руки наконец-то перестали дрожать. Теперь я не думал, о чём он меня спросит… и что мне нужно будет ответить.
Двухдюймовый аресов меч отбрасывал длинную тень, и Пауль бормотал что-то древнему богу, — сладкая речь, но не гимн. Возможно это тоже было его оправданием — он не справился, он подвёл людей, которые в него верили.
На Земле нет покоя. Да здравствует Тартар.
Вдалеке зажглась старинная лампа, опалив крылышки нескольких своих пленников — двухнедельных луговых мотыльков с тёмно-коричневой окраской, похожей на цвет прошлогодней листвы.
Он обратился ко мне, как к своему последнему собеседнику:
— Ведь всё умирает? Согласно циклической парадигме — история движется по спирали, предоставляя человеку выбор — но — чрезвычайно своеобразный выбор, а вместе с ним, к тому, же — и чувство незащищённости. Итог всему — увядание, безрадостный конец, очередной мимесис, убогий спектакль культуры в её тривиальном массовом виде.
И я не знал, что ответить. «Spes sibi quisque», соответственно, «sua sunt cuique vitia». Культура…
— Да. Конечно. Это естественный процесс…
В чём-то его мысли были похожи на мои собственные размышления и, в целом, не противоречили моей нигилистической позиции касательно историко-культурного процесса. Развития цивилизации в целом.
— Джастин, вы же понимаете, не об этом я спрашиваю.
— Ну если честно, я не совсем вас понял.