Я замер в ожидании того, что должно было произойти. По спине пробежал холодок, я почувствовал, как ноги немеют, а на меня медленно опускается мрак. И окружающая меня пустота словно советовала поддаться инстинкту. Интересная концепция: синтез страха и воли. Я сосредоточил все силы, чтобы сдвинуться с места и попытаться сохранить свою жизнь.
Но, прежде, чем я успел убежать, он прошептал:
«Мой друг, усни. Тягаться бесполезно
со временем и смертью, обречённый!
Ещё заветом мрака — вдохновлённый.
Теперь лишь о тебе мечтает бездна…»
Но говорил не он, а книга — через него.
Этот нечеловеческий голос показался мне отражением неизбежной угрозы, которую готовила ночь. Из-за его спины показались огромные рваные крылья и, вдруг сорвавшись в безымянную высь, в объятия холодной луны, он озарил меня болезненным светом.
И, зависая над улицей, он говорил уже громче, казалось, раскрыв рот шире, чем гигантская анаконда:
«Пустой. Предатель. Ты молчал. Ты слышал
тот зов, что слышу ныне я. Бравада,
во мне ещё — вся радость, муки ада.
Воззри: сам дух чумы нисходит ниже…»
Я не мог различить ничего, кроме горящих изломанных линий. Он напомнил мне первого сына, который восстал против отца потому что тот отрёкся и потерял к нему интерес. Он был ярче звезды, и меня переполнял трепет, восторг — свободный выход неизъяснимому чувству. Я понимал, Томас мёртв, но то, чем он стал, — прекрасно! Оно восхищает своим убожеством и диким неистовством, эта безобразная масса, пример космической пустоши и истинное воплощение гнева. И я — был достоин увидеть его, исполненным горя из-за потери обожаемой жизни и, в то же время, безумием, счастьем, — от приобретения новой.
— Пой мне! — Закричал я.
И оно запело:
«И если ты уснёшь, познаешь вечность,
значенье тишины, тревоги тайной,
и искушенье тьмы необычайной!
Твой дар — звезды потерянной беспечность…»
Это пятистопный ямб. Акаталектика. Всё верно. Значит, сейчас со мною говорит книга.
— Некрономикон! — Обратился я. — Укажи мне путь, и я найду тебя!
Тонкая линия разрезала небо и освятило крышу великого храма. Тогда — я, не зная себя, подошёл к существу и протянул руку, надеясь, что оно отнесёт меня прямо в святилище. Отчаянно и глупо.
Но оно, видимо, опасаясь восхода, рвануло к земле и, цепляя краем крыла потрескавшийся тёмный асфальт, покинуло город, окончательно насытив глубину усыпальницы кровью.
Я только запомнил глаза. С этим самозабвенным огнём (особенный ужас и отвращение я испытал от того, что пытался запечатлеть пойманный образ). Я отступил в комнату, где горел мрачный светильник, отдавая тёмно-зелёным дурманящим блеском (такой эффект вполне мог создавать абажур).
Возможно, непонимание опасности меня и вдохновило на подвиг — я бредил жаждой познания, желанием прикоснуться к оживлённому чуду, будь оно и посланником ада. Я гулял по комнате, размышляя о времени, о смерти, — о всём, что оно мне сказало и, почувствовав острую боль в ноге, где-то выше колена, я облокотился на столик и, стащив скатерть, услышал сакральный звон хрусталя.
Я развалился среди тысяч осколков, словно бесформенный труп, перед глазами всё потемнело…
Удушливый сон был словно порыв морозного воздуха. Его очертания напомнили вид тосканского мрамора с вихревым глубоким рисунком, который навсегда остался в моей памяти после посещения Каррары. Апуанские Альпы знамениты не только богатыми месторождениями, но ещё и красотой горных хребтов и холмов, сохранивших великое наследье Античности. Sit. Ut. Est.
В современном мире я так одинок — я всегда хотел встретить равного. Когда-то я мечтал непременно обрести бога. Непознанная суть казалось мне чем-то, наподобие долгосрочной цели. Но вскоре я понял, мой бог — Логос, он всегда был честен со мной, а мысли об Италии — согревали и успокаивали.
И в этот раз мне снилась Тоскана, — то место, в котором я лишь раз бывал при жизни и мечтал оказаться после смерти. На удивление, сон не стал воплощением искрящегося потока, напротив, — в нём почерпнул сил для нового столкновения. Я не был сломлен очарованием древней магии, но слышал, сквозь тёмную завесу, как город вопил. Этот наполненный безумием город…