Человек в плаще был совсем рядом. Его фонарь снова не давал света – незнакомец шёл, держась за стену. Лодовико прекрасно различал его тёмную фигуру на фоне бледного камня. Когда неизвестный добрался до двери в башню, он поднял заслонку фонаря, и свет упал на лицо Лодовико.
Маркез услышал судорожный вздох. Он сам взял фонарь пришельца и повернул так, чтобы увидеть лицо.
- Добрый вечер, мой соловей. Ты залетел очень далеко от своего гнезда.
- Простите, синьор маркез, - хотя лицо Орфео было искажено, а глаза – широко распахнуты, говорил он уверенно.
- Как ты пробрался через ворота?
- Я нашёл ключ на вилле.
- А фонарь, я полагаю, обнаружил уже здесь?
- Да.
- Ты нарушил мои условия, уйдя с вилы.
- Я надеялся, что в такой час это не будет иметь значения.
- Это имеет значение в любой час. У нас был договор, и ты его нарушил. Почему?
- Мне не спалось.
- Ты мог гулять в саду.
- Простите, синьор маркез, но этот сад меня утомил.
- Что привело тебя сюда?
- Любопытство. Я часто глядел на замок и думал, какой он.
Это было слишком для Лодовико. Он откинул голову и захохотал.
Орфео удивлённо посмотрел на него, но вежливо подождал, пока эта вспышка веселья пройдёт.
- Могу я спросить, чем так развеселил вас, синьор маркез?
- Мой дорогой Орфео, ты правда думаешь, что я не знаю, почему ты здесь?
- О чём вы говорите?
Лодовико снисходительно покачал головой.
- О да, ты англичанин, а с этим ничего не поделаешь. Итальянец бы сразу открылся. Она тебя ждёт?
- Я не понимаю.
- Потому что если ждёт, то её ждёт разочарование. Возвращайся на виллу немедленно. Пресвятая дева, у тебя был для неё весь день! В саду должно быть достаточно мест. Или приведи её в грот. Но не ищи её здесь.
Лицо Орфео ничего не выражало. Несколько мгновений он молчал.
- У меня нет никакого свидания с Лючией. Она никогда меня не поощряла, - наконец сказал он.
- Но ты всё равно к ней пришёл – не отрицай этого.
Орфео молчал.
- Мальчик мой, ты думаешь, я тебя осуждаю? А почему ты думаешь, я выбрал такую красивую и здоровую девушку работать на вилле, пока ты здесь? Я знаю, иные говорят, что певцу нельзя тратить много сил на женщин, но я думаю, что это чепуха. Юношу твоих лет нельзя лишать женского общества. Это вредит здоровью, вгоняет в уныние и недовольство. И как в таком состоянии можно петь? Бери Лючию. Считай её своей и делай с ней всё, что вздумается. Для этого она здесь.
- А когда я с ней закончу? – тихо спросил Орфео.
- Я дам ей приданое. Это и моя благодарность привлекут женихов. Если будет ребёнок, ты сможешь навещать его. Видишь, как легко всё устроить? Но теперь ты должен вернуться на виллу, пока слуги тебя не увидели. И запомни – не покидай её, пока твоё обучение не закончится.
- Как пожелаете, синьор маркез, - Орфео протянул руку за фонарём.
- И ещё одно, - Лодовико взял юношу за локоть, и эта хватка задумывалась и получилась болезненной. – Сырой ночной воздух вредит твоему голову. Если я снова увижу тебя вне виллы, я запру тебя там. Так что не делай глупостей, мой Орфео. Не заставляй меня запирать моего соловья в клетке.
Как и всегда, Лодовико спал крепко, но недолго. Вскоре после рассвета он поднялся, закутался в потёртый шерстяной халат, сунул ноги в чулках в домашние туфли и натянул ночной колпак поглубже на уши, чтобы они не мёрзли. Затем маркез отправился в свой кабинет. Отперев сундук на когтистых ногах, он снова достал альбом и бумаги. Лодовико проработал с ними час или два в неверном свете зари, то и дело растирая руки и разминая озябшие, негнущиеся пальцы.
На лестнице раздались размеренные шаги. Маркез спешно сгрёб бумаги в стопку и вложил в альбом. Он доверял Эрнесто больше чем другим слугам – даже больше, чем друзьям – но этот замысел был иным делом. О нём не должен знать никто, пока всё не будет готово.
Эрнесто вошёл и поклонился.
- Доброе утро, ваше сиятельство. Я принёс воду для бритья в спальню, если желаете.
- Спасибо. Я собираюсь ещё немного поработать, а потом побреюсь и оденусь. Что это?
Эрнесто держал свёрток из коричневой бумаги, перевязанный верёвкой. Он протянул его господину.
- Бруно нашёл это утро на плитах прямо перед воротами замка.
Свёрток был почти овальным, фута два длиной, мягкий и податливый. Согнув его, маркез услышал шуршание. На одной стороне простыми заглавными буквами было написано «МАРКЕЗУ ЛОДОВИКО МАЛЬВЕЦЦИ».
Лодовико нахмурился. Он не любил тайн и сюрпризов.
- Ты можешь идти, - бросил он. Эрнесто поклонился и вышел.
Маркез перерезал верёвку перочинным ножом и развернул обёртку. Внутри обнаружилось нечто, завёрнутое в серебряную папиросную бумагу, вроде той, в которую пакуют товары в дамских магазинах. К ней был приколот кусок пергамента, свёрнутый вчетверо – явно записка, но Лодовико не стал читать её прямо сейчас. Он разорвал бумагу, стремясь узнать, что внутри.