Вслух Джулиан сказал:
- Как я понял из слов синьоры Аргенти, в ночь, когда убили маркеза Лодовико, вы выехали верхом.
- Это верно.
- Куда вы отправились?
- Всюду и никуда. Я просто хотел устать.
- Вы не боялись заблудиться?
- В этом районе невозможно заблудиться, если не выпускать из виду озеро.
- Вы поехали на север или на юг?
Валериано задумался, но лишь на миг.
- Полагаю, на юг.
- Рано или поздно вы должны были обогнуть озеро и достигнуть виллы Мальвецци.
- Наверное, должен был, - вежливо отозвался Валериано, - но не достиг.
- Вы выезжали и в прошлую ночь?
- Да. Меня очень обеспокоило письмо маркеза Лодовико. Мне было очень тяжело осознавать, что я принёс скорбь и унижение той, кого люблю больше всех на свете. Я знал, что не усну, а тогда не сомкнёт глаз и она. А ей очень нужно было поспать – у неё под глазами были синяки от усталости, как у маленькой девочки. Так что я отправился на воздух.
Джулиан наклонился вперёд и мягко проговорил:
- Причина её несчастий жила прямо на другом берегу озера. Как вы могли воспротивиться искушению поехать и увидеть маркеза – чтобы убедить или заставить его изменить мнение?
Валериано слегка откинул голову назад, будто хотел отвести взгляд, но не смог.
- У меня было искушение, - прошептал он, - но я не поддался ему.
Джулиан выжидающе помолчал, давая ему шанс продолжить. Но на Валериано это не сработало, так что Кестрель заговорил вновь:
- Как я понимаю, вы уже бывали на вилле Мальвецци?
- Да. Маркез Лодовико приглашал меня спеть летом 1819-го.
- Вы бывали в мавританской беседке?
- Вероятно, да. Я помню, что мне показывали сады.
- Не может ли случится, что в ночь убийства, вы оставили свою лошадь у ворот сада?
- Я же говорил, что не приближался к вилле – именно потому что иначе поддался бы желанию увидеть маркеза.
- Но ведь в вилле никакой опасности не было. Он жил в замке, а на виллу приезжал только днём.
Валериано поморгал миг, а потом осторожно проговорил:
- Мне было неоткуда знать это. Это была его вилла. Он мог быть там.
- Вы когда-нибудь видели дамскую оперную перчатку, украшенную узором из зелёного шёлка в виде листьев мирта и рубиновым сердцем, пронзённым бриллиантовой иглой?
- Нет, - Валериано удивлённо поднял брови, - почему вы спрашиваете?
- Я расскажу об этом в другой раз. Видели ли вы кого-нибудь, приближающегося к вилле Мальвецци в ночь убийства по земле или в лодке?
- Нет. Но было темно, а я никого намеренно не высматривал.
- Долго продолжалась ваша конная прогулка?
- Я думаю, что несколько часов.
- И когда вы вернулись?
Валериано стал неестественно встревожен. Он посмотрел на Джулиана, как фехтовальщик, ожидающий следующего движения своего соперника.
- Я не помню. Довольно поздно.
- Что произошло потом?
- Я пошёл спать, синьор Кестрель.
- А синьора Аргенти также была в постели?
- Да, – ответил Валериано после очень краткой паузы.
- Она запомнила эту ночь совсем по-другому, синьор Валериано. Она сказала, что проснулась, увидела, что вас нет, и так обеспокоилась, что оделась и отправилась на поиски.
Взор Валериано блуждал по сторонам, как будто к нему возвращались воспоминания.
- Да. Она права. Я забыл, – он извиняющимся жестом пожал плечами. – Это было четыре с половиной года назад.
«Очень славно, – подумал Джулиан, – но я не могу представить, чтобы вы многое забывали и особенно – ту ночь».
- Она сказала, что вы были расстроены, когда вернулись домой и нашли её снаружи. Почему?
- Повторюсь – я не помню. Возможно, было очень холодно, а её платье промокло. Я боялся, что она заболеет.
- Вы не думали, что она могла побывать на той стороне озера? Она говорила, что умеет править лодкой.
- Эта мысль не приходила мне в голову.
- По крайней мере, это вы запомнили хорошо.
- Я доверяю синьоре Аргенти, синьор Кестрель. Я верю ей, как верю Богу.
- Тогда зачем умалчивать сведения, чтобы защитить её?
- Прошу прощения, но я ничего не умалчивал. Хотя если бы я делал это, – добавил он тихо и деликатно, – то в силу того, что невиновность – недостаточная защита. Будь это так, не существовало бы ни святых мучеников, ни обманутых женщин, – он сделал паузу, а потом договорил со слабой, грустной улыбкой, – ни кастратов. Так что не говорите мне о невиновности. Если бы она была нашей единственной одеждой, мы бы замёрзли.