— Точно, — кивнул он.
Я подумала, что никогда не встречалась с таким представлением о любви. Во всяком случае, никто из моих кавалеров не предложил такого толкования чувства, которое я когда-либо внушала; им всегда хотелось и чего-то плотского.
— Но разве у тебя не возникло никакого сострадания к Полу, никакой привязанности после этих трех месяцев?
— Ты единственная, кого я люблю, — серьезно ответил Льюис, — и больше никто меня не интересует.
— Ясно, — сказала я. — А ты думаешь, это нормально? Мужчина твоего возраста... привлекающий женщин, должен время от времени... я не знаю... я...
— Ты хочешь, чтобы я кинулся в объятия Глории Нэш?
— К пей или кому-нибудь еще. Это необходимо даже просто с точки зрения здоровья. Я думаю, что молодого человека, который...
Я замялась. Не знаю, что на меня нашло, но я начала читать нотации, как любящая мать. Лыоис с ехидцей посмотрел на меня:
— Я думаю, что люди поднимают слишком много шума вокруг этого дела, Дороти.
— Тем не менее это одно из главных удовольствий в жизни, — слабо запротестовала я, отмстив Про себя, что я-то посвящала этому делу три четверти своего времени и мыслей.
— Но не для меня, — возразил Льюис. И опять на мгновение я заметила его отсутствующий взгляд, похожий на взгляд дикого близорукого животного, который всегда так пугал меня. Я тут же прервала разговор.
Если не считать происшествия с Полом, уик-энд прошел прекрасно. Мы отдохнули, загорели и в отличном настроении возвращались в Лос-Анджелес.
А тремя днями позже закончились съемки фильма Льюиса, вестерна, на который возлагали немало надежд, и Билл Макклей, режиссер, пригласил массу народа на коктейль прямо на съемочной площадке, чтобы отпраздновать завершение работы. Все происходило в фальшивой деревне, среди хрупких деревянных фасадов, где Льюис слонялся все лето. Я приехала около шести, чуть раньше назначенного времени, и нашла Билла в фальшивом салуне, расположенном на фальшивой главной улице. Я поняла, что он в плохом настроении, помятый и грубый, как обычно. Чуть дальше по улице его съемочная группа была занята подготовкой следующей сцены, а он, с остановившимся взглядом, сидел за столом. В последнее время он сильно пил, поэтому ему давали ставить только второсортные фильмы, от чего он нервничал и пил еще больше. Он глядел, как я поднимаюсь по пыльным ступенькам, ведущим в салун, потом прорычал что-то похожее на смех:
— А, Дороти! Пришла посмотреть на работу своего жиголо? Сегодня его главная сцена. Не волнуйся, он красивый парень. Я думаю, тебе недолго осталось платить за него.
Он был мертвецки пьян, но я, несмотря на благие намерения, не обладаю долготерпением. Я сердечно назвала его грязным мерзавцем. Он пробормотал, что, не будь я женщиной, он бы уже вышвырнул меня вон, после чего я вежливо поблагодарила его за то, что он, хотя и несколько запоздало, вспомнил, кто я.
— Во всяком случае, я хотела бы, чтоб ты знал о нашей помолвке с Полом Бреттом, — колюче добавила я.
— Я знаю. Все говорят, что вы делаете это втроем.
Он разразился хохотом, а я уже собралась бросить что-нибудь в его физиономию, мою сумочку например, когда увидела силуэт в дверном проеме. Это был Льюис. Ко мне тут же вернулось самообладание:
— Билл, милый, извини меня. Знаешь, я обожаю тебя, по мои нервы слегка расшатаны.
Несмотря на свое состояние, он удивился, но продолжил в том же духе:
— Это все твоя иностранная кровь, она тебя далеко заведет. — Он повернулся к Льюису: — Ты-то- должен знать, не так ли? — Он дружески ткнул Льюиса в плечо и ушел.
Я нервно рассмеялась:
— Добрый старина Билл. Он не отличается тактичностью, но сердце — чистое золото.
Льюис не ответил. Небритый, в ковбойском костюме, с платком на шее. Мысли его, казалось, витали где-то далеко.
— По крайней, мере,— добавила я, — он хороший товарищ. Какую сцену вы собираетесь закончить сегодня?
— Убийство, — спокойно ответил Льюис. — Я убиваю парня, который изнасиловал мою сестру, чистую, невинную девушку. Могу тебя уверить, для этого требуется смелость.
Мы немедленно пошли к съемочной площадке, где шла подготовка к финальной сцене. Льюис минут на десять оставил меня, чтобы привести себя в порядок. Я наблюдала. Хотя техники вес прекрасно подготовили, Билл сыпал ругательствами и оскорблениями, И дурак понял бы, что он полностью потерял контроль над собой. Голливуд погубил его, во всяком случае Голливуд и алкоголь. Столы для коктейля стояли рядом с площадкой, и некоторые жаждущие уже допивали первые порции. Всего в этой фальшивой деревне вокруг камеры столпилось человек сто.
— Майлса крупным планом,— кричал Билл, — где он?
Льюис спокойно подошел к нему с винчестером в руке и с тем отрешенным взглядом, который появлялся у него, когда кто-нибудь или что-нибудь выводило его из себя. Билл наклонился, приник к камере и громко выругался:
— Отвратительно, все отвратительно. Льюис, подними ружье к плечу, к плечу... целься в меня... я хочу видеть выражение ярости, ты понимаешь, ярости. Ради Бога, брось этот идиотский вид, ведь ты собираешься убить мерзавца, который изнасиловал твою сестру... Так, хорошо... очень хорошо... ты нажимаешь курок... ты...
Я не видела лица Льюиса — он стоял ко мне спиной. Раздался выстрел, Билл прижал руки к животу. Кровь появилась между пальцами. Билл упал. На мгновение все застыли, потом бросились к нему. Льюис глупо уставился на ружье. Я отвернулась и прислонилась к одной из фальшивых, пахнувших пылью стен; мне стало нехорошо.
Лейтенант Пирсон из полиции являл собой саму вежливость. Не вызывала сомнений и его логика. Кто-то заменил холостые патроны настоящими, очевидно, это было делом рук одного из, быть может, тысячи людей, которые ненавидели Билла Макклея. Но уж точно не Льюис, который едва знал его и казался достаточно разумным, чтобы не убивать Билла в присутствии сотни людей. Все искренне жалели Льюиса, и его молчание, его мрачность отнесли за счет эмоционального шока: не так уж забавно быть орудием преступления. Мы покинули полицейский участок около десяти вместе с несколькими свидетелями,. и кто-то предложил восполнить то, что мы не выпили. Я отказалась, Льюис тоже. По дороге домой мы не произнесли ни слова. Я настолько вымоталась, что даже не злилась.
— Я все слышал, — объяснил Льюис, стоя . перед крыльцом. Я не ответила. Я пожала плечами, приняла три таблетки снотворного и пошла спать.
Лейтенант Пирсон сидел в гостиной и, казалось, скучал. Красивый мужчина, быть может, немного худой, с серыми глазами и пухлым ртом.
— Это только формальность, вы понимаете, но вы действительно ничего больше не знаете об этом юноше?
— Ничего, — ответила я.
— И он живет с вами уже несколько месяцев?
— Ну да, — ответила я. Извиняюще пожимая плечами, добавила: — Вы, должно быть, думаете, что я лишена любопытства?
Его черные брови поднялись, и лицо приняло выражение, которое я часто видела у Пола.
— По меньшей мере.
— Видите ли, — продолжала я, — Мне кажется, что мы знаем слишком много о людях, с которыми часто встречаемся, а это неприятно. Мы знаем, с кем они живут и как, с кем спят, кем себя считают. Мне кажется, слишком много. Налет загадочности успокаивает, не так ли? Вы так не думаете? -
Его, очевидно, это не успокаивало.
— Это одна точка зрения,—холодно заметил Пирсон.— Точка зрения, которая не способствует моему расследованию. Конечно, я не думаю, что он обстоятельно готовил убийство Макклея. Напротив, кажется только к нему Макклей относился прилично. Но стрелял-то все-таки он. И представ перед присяжными, он должен выглядеть ангелом, чтобы избежать худшего.
— Вам следовало бы спросить его, — сказала я. — Я знаю, что он родился в Вермонте, и это все. Разбудить его или вы выпьете еще чашечку кофе?
Макклея убили прошлым днем, а в восемь утра лейтенант уже поднял меня с постели. Льюис все еще спал.
— Я бы выпил еще кофе, — ответил Пирсон. — Миссис Сеймур, извините меня за столь откровенный вопрос, но... есть ли что-нибудь между вами и Льюисом Майлсом?
— Ничего, — с чистой совестью констатировала я. — Ничего похожего на то, что вы предполагаете. Для меня он ребенок.