Хотя Хэл Синклер был по натуре скрытным и нелегко сходился с людьми, я всегда чувствовал расположение к нему с того самого момента, когда Молли представила меня. Я подружился с Молли еще в Гарварде, но дальше дружбы наши отношения тогда не зашли – она только что поступила в колледж, а я уже заканчивал учебу. В ту пору между нами, без всякого сомнения, уже проскочила искра, хотя оба мы были увлечены другими. Молли встречалась с одним болваном, который спустя год надоел ей до чертиков.
Когда я окончил колледж, Хэл Синклер взялся за меня и завербовал в ЦРУ, определив на секретную работу и считая, по-видимому, что из меня выйдет незаурядный шпион, но я его надежд не оправдал. Шпионаж представляется обывателю таинственным и опасным делом, полным неожиданностей и жестокости, и я сделался бы в конце концов первоклассным оперативным сотрудником, если бы не моя опрометчивость.
Итак, целых два напряженных года, перед тем как поступить в школу права при Гарвардском же университете, я был секретным оперативным сотрудником Центрального разведывательного управления и работал довольно успешно до самой трагедии в Париже. После нее я уволился из ЦРУ и поступил учиться на юриста, ничуть не сожалея о содеянном.
В результате нелепого случая в Париже я стал вдовцом и не мог даже думать о женитьбе, пока снова не повстречался с Молли и у нас не завязался серьезный роман.
Молли, будучи дочерью человека, которого прочили на должность директора Центрального разведывательного управления, горячо поддержала мое решение покончить со шпионским ремеслом. При этом она исходила прежде всего из интересов семьи, так как хорошо знала отрицательные стороны этой профессии и хотела по возможности избежать беспокойной жизни.
Даже когда Хэл Синклер стал моим тестем, я по-прежнему редко виделся с ним и так и не смог узнать поближе. На нечастых семейных встречах (он был исключительно трудолюбив, день и ночь просиживая на службе) Хэл относился ко мне тепло и участливо, я чувствовал его симпатию. Но не более того.
Как я уже отметил, история эта началась при погребении Харрисона Синклера на деревенском кладбище. Когда прибывшие проститься с покойным начали расходиться к своим лимузинам, пожимая друг другу руки и раскрывая черные зонтики, ко мне, споткнувшись, подошел долговязый худощавый человек лет шестидесяти с небольшим, с седыми взъерошенными волосами.
Костюм на нем сидел мешковато, галстук сбился набок, но, хотя одет он был небрежно, сама одежда стоила больших денег: черный двубортный шерстяной костюм сшит явно у модного портного, рубашка в полоску изготовлена на заказ фирмой «Сэйвил Роу». Хоть прежде я и не встречал этого человека, тем не менее сразу догадался, что это сам Александр Траслоу, один из старейших и известных руководителей ЦРУ.
Как и Хэл Синклер, он являлся столпом истеблишмента и имел репутацию порядочного и высоконравственного человека. Во время скандального уотергейтского дела в 1973–1974 годах ему довелось несколько недель пробыть на посту исполняющего обязанности директора Центрального разведывательного управления. Никсон невзлюбил его главным образом из-за того, что Траслоу, как тогда поговаривали, отказался подыграть президентскому окружению, не позволил использовать ЦРУ для прикрытия грязных делишек. Короче, его быстренько заменили более покладистым «своим» человеком.
Несмотря на свой несколько неопрятный вид, Алекс Траслоу выглядел довольно элегантно, никогда не повышал голоса и считался хорошо воспитанным стопроцентным янки, происходившим из старинного англосаксонского протестантского рода вроде Сайруса Вэнса или Эллиота Ричардсона, от которых за целую милю разило благопристойностью и порядочностью. После того, как Никсон снял его с поста руководителя ЦРУ, он ушел в отставку, но никогда не жаловался на президента и не строил против него козней, считая, что джентльмену не подобает рыться в чужом грязном белье. Черт побери, на его месте я хотя бы провел пресс-конференцию, но Алекс не пошел даже на это.