— Я писала тамошнему тренеру, но он не знает, в чем дело. Другие лошади из его конюшни показывают неплохие результаты, только мои проигрывают. Письма идут невероятно долго. В последнее время и наша, и их почта работают из рук вон плохо. Так вот, Эдвард, я и подумала, что ты, может быть, захочешь… Я понимаю, что это не такая уж простая вещь… Но, может быть, ты сможешь выбраться в Иоганнесбург, посмотреть, что там, собственно, происходит?
Воцарилось недолгое молчание. На этот раз даже Кейт не торопилась сказать, что, конечно же, я немедленно еду, и все же все мы понимали, что речь не о «да» и «нет», а о «когда» и «как».
Нерисса продолжила:
— Эдвард, ты хорошо разбираешься в состязаниях, лошадях, конюшнях, тренинге. Ты наверняка разберешься, не допускает ли тренер ошибки. Ну и, кроме всего прочего, у тебя отличные способности детектива.
— Детектива? — удивился я. — Но я не раскрыл ни одного преступления.
— Ты отлично разберешься в обстоятельствах и не позволишь сбить себя с толку.
— Нерисса, — с подозрением спросил я, — вы смотрите мои фильмы?
— Я смотрела почти все.
— Хорошо, но ведь герой фильмов — это не я! Я только играю этих замечательных людей!
— Не скромничай, Эдвард. Если бы ты не был человеком отважным, упорным и умным, то не смог бы так убедительно сыграть эти роли.
Я смотрел на нее со смешанным чувством нежности и раздражения. До чего же легко мы обманываемся тем, что видим на экране. Но чтобы Нерисса?..
— Вы знаете меня с восьми лет, — возразил я. — Вы знаете, что я вовсе не так уж смел, и не так уж стоек. Я средний и всегда буду средним. Я такой, как все. Помните, когда я рыдал, упав с лошади, вы утешали меня конфетами. А когда оказалось, что у меня не хватит характера стать жокеем, вы вновь утешали меня.
Нерисса снисходительно усмехнулась.
— Может быть, но теперь–то у тебя характера хватает. Я убедилась в этом на твоем последнем фильме. Ты висишь над пропастью, держась за край скалы, а под тобой бездна…
— Нерисса, — перебил я, — милая Нерисса. Я поеду для вас в Африку. Клянусь, что поеду. Но поймите, что все эти трюки в фильмах… Это ведь почти всегда не я, а каскадер, более или менее похожий на меня, это он отлично владеет джиу–джитсу и каратэ. Я вообще не умею драться. Крупным планом показывают мое лицо и затылок. А пропасти, над которыми я столько раз висел, они–то как раз настоящие, но если бы я упал, то не с такой высоты. Максимум метров десять, и тут же попал бы в сетку, как в цирке. Мы снимали это в горах северного девона, там есть где поставить камеру.
Нерисса не слушала меня, она не желала верить тому, что я не снайпер, не пилот, не прыгаю с трамплина, не обезвреживаю бомбы и не делаю приемники. И если бы меня пытали, я выложил бы все мгновенно. Она не поверила бы мне, потому что смотрела на меня совершенно по–другому и другими глазами. И эти глаза говорили о многом.
— Ну, ладно, — сдался я, — зато я кое–что знаю о конюшнях. По крайней мере, об английских.
— Вот видишь, — невозмутимо заявила Нерисса. — Не скажешь же ты, что кто–то выполнял за тебя все те конные трюки, когда ты только начинал в кино.
Этого я действительно не мог сказать. Но это были не такие уж подвиги.
— Договорились, — сказал я, — я поеду, посмотрю на лошадей и поговорю с тренером.
«Но раз уж он считает, что неизвестно, в чем тут дело, — добавил я мысленно, — я и подавно не разберусь».
— Мальчик мой, ты просто необыкновенный… — теперь Нерисса выглядела совершенно измученной, как будто спор со мной отнял у нее последние силы. Однако заметив, как мы напуганы ее состоянием, она нашла в себе силы улыбнуться.
— Пока еще нет, мои дорогие… У меня еще есть пара месяцев. По крайней мере, я так думаю.
Кейт хотела возразить, но Нерисса погладила ее по руке.
— Не надо так переживать, дорогая моя. Я уже смирилась с этим. Просто хотелось бы все уладить… привести в порядок. Поэтому я и настаивала на том, чтобы Эдвард поехал… Но мне еще надо рассказать ему некоторые подробности…
— Вы совсем измучены, — прервал ее я.
— Вовсе нет, — не очень убедительно солгала она. — А это нужно… Нужно, чтобы ты знал кое–какие детали. Эти лошади принадлежали моей сестре Порции, она тридцать лет назад вышла замуж и уехала в Южную Африку. Когда она овдовела, то решила там остаться, потому что все друзья ее были там. Я несколько раз ее навещала. Кажется, я рассказывала о ней.
Мы кивнули, подтверждая.
— Она умерла прошлой зимой, — вспомнил я.
Да, это было для меня тяжелым ударом, сказала Нерисса. — Я была ее единственной близкой родственницей, и она завещала мне почти все, что ей осталось после мужа. В том числе и лошадей. — Нерисса помолчала, собираясь с мыслями и силами. — Годовалых. И очень дорогих. Вскоре тренер прислал письмо, где спрашивал, не хочу ли я их продать, потому что из–за карантина их трудно будет перевезти в Англию. Я решила, что лучше будет их оставить — пусть бегают на африканских скачках. Продать можно всегда. Но теперь… ситуация изменилась. Когда они достигнут возраста, что позволит использовать их в племенной работе, меня уже не будет. А цена падает с каждым днем.