Я уже мог с первого взгляда определить, в каком он настроении. Бывали дни, когда он, мрачнее тучи, молча наблюдал за первой и второй тренировками, а потом возвращался, чтобы проверить, не увиливает ли кто-нибудь от третьей, и тогда даже Касс ходил чуть ли не на цыпочках и открывал рот, только когда хозяин сам обращался к нему. Иногда, наоборот, Хамбер был чрезвычайно говорлив, но его слова всегда были так язвительны и грубы, что все предпочитали его молчание. Изредка случалось, что он был рассеян и не замечал наших промахов, и уж совсем редко у него бывал вид человека, довольного жизнью.
Он всегда был безупречно одет, как будто нарочно старался подчеркнуть разницу между собой и нами. Насколько я понял, одежда была главным предметом его гордости и заботы, но и его автомобиль – «бентли» последней модели – также свидетельствовал о богатстве. Там были телевизор на заднем сиденье, плюшевые чехлы, радиотелефон, меховые коврики, кондиционер и встроенный бар с подставкой для шести бутылок и двенадцати стаканов и набором хромированных штопоров, маленьких ломиков для льда и разнообразных блестящих предметов вроде палочек для размешивания напитков.
Я так хорошо знал его машину, потому что мне приходило«мыть ее каждый понедельник. По пятницам это делал Берт. Хамбер очень гордился своим автомобилем.
Во время длительных поездок за рулем этого символа благополучия сидела сестра Джада Уилсона Грейс – амазонка с грубым лицом. Она с привычной легкостью справлялась с управлением автомобилем, но не занималась его обслуживанием. Мне ни разу не пришлось с ней разговаривать: она приезжала из дому на велосипеде, выполняла свои шоферские обязанности и на велосипеде же уезжала обратно. Она часто бывала недовольна тем, как помыта машина, но свои замечания передавала мне и Берту через Джада.
Каждый раз, моя автомобиль, я заглядывал в каждую щелку, но Хамбер не был ни настолько любезен, ни настолько неосторожен, чтобы оставлять в перчаточном ящике шприцы или пузырьки со стимулянтом.
Целый месяц стояла морозная погода, и это не только причиняло лишние неудобства, но и задерживало расследование. Пока скачки не проводились, Хамбер не мог давать лошадям допинг, и у меня не было возможности выяснить, какие изменения вносились в распорядок, когда скачки должны были состояться на одном из пяти ипподромов с длинными финишными прямыми.
В довершение всего, Джад Уилсон и Касс вечно торчали в конюшне. Я хотел порыться в конторе Хамбера, кирпичном строении в дальнем конце двора, но это было слишком рискованно – один из них мог в любую минуту войти туда и меня застукать. Я прикинул, что мог бы сделать это, когда Хамбер и Джад Уилсон уедут на скачки: во время обеда Касс уйдет домой, а конюхи будут сидеть в кухне.
Ключ от конторы был у Касса, именно он отпирал ее утром и запирал вечером. Насколько я успел заметить, уходя обедать, он не закрывал дверь, и обычно контора была открыта в течение всего дня, кроме воскресений. Это могло означать, что Хамбер не держит там ничего, что могло бы его уличить. Но с другой стороны, там могло храниться нечто вполне невинное на первый взгляд, но опасное в руках человека, который понял бы смысл и значение находки.
Однако вероятность того, что я смогу распутать все дело с помощью беглого обыска незапертой конторы, была слишком мала, чтобы идти на крупный риск, и я принял решение подождать более благоприятного случая.
Оставался еще дом Хамбера – примыкающее к двору конюшни беленое здание, переделанное из жилья фермера. Пара тайных осмотров дома, сделанных, когда мне приходилось очищать от снега i адовые дорожки, показала, что он представляет собой сверхаккуратное, вылизанное, бездушное жилище, смахивающее на комнаты |» витринах магазинов – безличные и нежилые. Хамбер не был женат, и я не обнаружил во всем первом этаже дома ни одного уютного уголка, где он мог бы проводить вечера.
Заглядывая в окна, я не увидел ни письменного стола, ни сейфа, куда можно было бы запирать что-нибудь секретное. Но я все равно рассудил, что если я ничего не найду в конторе и проникновение туда сойдет мне с рук, я при первой же возможности нанесу визит в дом.
В среду вечером наконец началась оттепель, которая продолжалась в четверг и в пятницу, так что к субботе талый снег превратился в лужицы, и в конюшнях началось оживление, потому что возобновились скачки и охота.