— …Мистер Боддеккер?
— Да, феррет?
— У вас дома — огромное количество электронного оборудования?
Я вперил взгляд в монитор.
— Вообще-то да, но… как ты узнал?
Феррет не ответил на мой вопрос. Вместо этого сказал:
— И будет крайне обидно, если все оно разом испортится, не так ли? Вдумайтесь: один-единственный террористический акт с использованием электромагнитного излучателя — и всей вашей технике крышка. Этого можно избежать, если…
Я закатил глаза и воззвал к своему настоящему феррету.
— Да, кстати, ваша ферретовская программа заблокирована. И документы ARF тоже заблокированы. Вся ваша система будет уничтожена. К счастью для вас, «Обоюдный Цинциннати» сумеет…
— Феррет! — завопил я.
— Ваша страховка станет залогом вашей безопасности! Это правда, мистер Боддеккер! Пусть бомба террориста уничтожит всю вашу драгоценную собственность, «Обоюдный Цинциннати» покроет все!
Я ринулся к терминалу и нажал несколько клавиш. Никакого результата.
— Наш компания — прямо здесь, на Манхэттене — предоставляет самое быстрое обслуживание. Так зачем тянуть?
Введите ваш личный код прямо сейчас и спите спокойно, потому что о вас позаботится…
Из динамиков послышался вскрик, похожий на звук крушения базы данных. Я невольно спросил себя — не повинен ли в этом очередной террорист с электромагнитной бомбой. И даже инстинктивно взглянул в окно, чтобы проверить свою версию.
Секундой позже послышался голос феррета:
— Я очень сожалею, мистер Боддеккер. Не волнуйтесь: я изничтожил эту штуковину.
Я поспешно отвернулся от окна.
— Это действительно ты, феррет?
— Без всяких сомнений. Прошу меня простить. Эта штука проскользнула как стандартная подпрограмма. Я засек ее, когда она переписывала мои директивные коды, но она заставила меня проверить систему подачи воздуха на шестьдесят первом этаже. Я должен был закончить диагностику, чтобы иметь возможность выйти из программы, а потом тестер окружающей среды не пожелал меня выпускать. Проклятые вирусы никак не…
— Это все, что ты можешь сообщить, феррет? — нетерпеливо спросил я.
— Да, сэр. — Он вздохнул. — О нет! Здесь репортер из «Рекламного века», и он хочет поговорить с вами. Впустить его?
— Да, пожалуйста.
В интервью не оказалось ничего удивительного или неожиданного. Все так, как я и предполагал. Даже то, что журналист использовал одну из этих убогих голограмм, которые вечно искажаются, попадая на экран к читателю. Он закидал меня кучей острых и язвительных вопросов, после чего я долго разглагольствовал о своих чувствах по отношению к работе, о наградах, которые мне довелось получить, а также о достоинствах и недостатках рекламного бизнеса в целом. Затем репортер ловко подвел все это к кампании Дьяволов Фермана — и здесь мне пришлось поправить его, указав на то, что вообще-то это кампания «Мира Нанотехнологий». Закончил же я тем, что слоган, персонаж или же песенка не могут популяризироваться, пока они не привязаны к очередному рекламному ролику.
Наконец все завершилось. Я пожал репортеру руку и проводил его до лифта. Когда я шагал обратно к своему кабинету, меня изловили члены моей команды, и я поклялся, что во время интервью упомянул их всех поименно. А будут ли они включены в публикацию, зависит исключительно от каприза редактора. Все захихикали и вернулись к делам.
В кабинете я уселся за стол. Болезненное состояние снова овладело мной. Комната перед глазами дрожала и расплывалась. Я поставил локти на стол, закрыв лицо ладонями и пытаясь справиться с этим ощущением.
— Так, так. Кажется, я наблюдаю типичный пример мазохизма.
Мне не нужно было поднимать голову, чтобы опознать этот голос. Хонникер.
— Не могу выразить словами, — отозвался я, — как мне досадно, что ты наблюдаешь меня в таком состоянии.
— Уязвленное самолюбие? — Я мог легко представить выражение ее лица: легкая улыбка, ни единого намека на обиду или насмешку. Она и впрямь хотела знать, как я себя чувствую.
— Нет, — сказал я и, невзирая на боль, покачал головой. — Будучи мужчиной, я стараюсь выглядеть как можно лучше в те моменты, когда ты рядом. А вот мое текущее состояние — полная противоположность желаемому образу.
Хонникер мелодично рассмеялась.
— Это и есть уязвленное самолюбие.
— Если ты так говоришь. В любом случае я выгляжу омерзительно. Могу только воображать, на что я походил прошлым вечером. Прежде чем ты отвезла меня к себе домой.