Я уже не улавливал его слов — наступил тот момент, когда ум сворачивается в точку и свое законное место занимает сознание, безбрежное и ровное, но не со всем его благородным блеском, а зияя как пулевое отверстие. В полной апатии я думал, что почти все в рассуждениях Жоржа притянуто за уши, так же, как в наследственной передаче кастового положения — роковой ошибке Индии, впрочем, не большей чем наши революции. Жорж слишком близко к сердцу принимает проблемы страны. Наверное, по этой причине он и собирается уехать.
— А что защищать? — вдруг спросил я Егора.
Мы немного ошалели от этого вопроса. В тишине я начал сползать в моментальное похмелье. Закружилась голова.
И мысли, и расчеты, треснув как сухая почва, поползли кусок за куском.
17
Не прошло и трех минут, как Егор справился с утратой равновесия.
— Ну, в общем, все с тобой понятно… — встревоженно произносит он. — И ютро пробрезгу дзело, встав изиде и иде в пусто место…[17] Духовная жизнь… Опиум для народа.
— Это не наркотик.
— Все, что не дерьмо, есть наркотик. Чего ты думаешь достичь? Знаешь, мы просто убежали в свои личные катакомбы, от этого всего, в этой стране. Духовная практика… Не у всех она духовная, тебе повезло в этом смысле. Но если б не это, плевал бы я на старость, смерть, если б это не подкашивало в самом расцвете. ЭТО. Когда воруют у тебя твой воздух. И убеждают, что ты родился для пинков и рабской доли, а ты не можешь переступить. Прыгать не хочешь.
Приятие… Не ты виноват, что приходится зарабатывать на хлеб созданием побочного продукта. Прошлое наше, да, небезупречно. Очень даже… Сейчас не засветился только слесарь Пидорчук. Он как дрочил в своей каптерке, так и дрочит. Все, кто чего-нибудь стоит — все в дерьме. Никто не уберегся. А ты — просто неумело пытался приспособиться. Вот и все твои грехи.
Не надо отвращения к себе… Это серьезно, Олег. Ну а что касается меня — ну да, я не бодхисаттва, а быть им поневоле смешно. Признайся. Или ты намерен продолжать? Идти к этому — значит потерять внутренний мир, так же, если бы ты жестко делал деньги, а потерять его сейчас значит остаться без последней крыши над головой. Окончательно. И это очень, очень страшно…
— Дерьма не жалко.
— Да-а, настрополился… Весь такой вдохновенный. Но все великие дела — незавершенные. Совершенные то есть. Вот и Кафка «Замок» не закончил. Как думаешь, чем бы все окончилось?
— Землемер однажды утром проснулся бы в Замке.
— А по-моему, замок исчез.
Бессмысленно. Все бессмысленно. Если бы сгореть вот так, в своих бедах, свариться в своих словах, изойти прахом и рассеяться по шелку Девачана. Но нет. Просто устаешь. Или падаешь в обморок. Хлоп — и все продолжается. Город — каменное дно. Ночь готова двинуться восвояси, близок отлив. Китеж мой, град обреченный.
Да появится берег твой, берег ласковый, ах до тебя, о свет, доплыть бы, доплыть бы, о Ра, когдааа-ниии-будь.
Чернуха гомерова. Подать сюда Вергилия! Сделайте погромче! Хватит ныть, господа! Нирвана, Мокша, Муспельхейм! Корни мирового дерева высасывают все соки. Как будто где-нибудь за бугром все иначе. Сидят эмигранты, сидят тихо, не высовуют носы, ибо страна не любит иммигрантов, любая страна, и комиссар участка всесилен. Премия Эми, премия Ими, всем, кто вечно не в себе. Отец, в себе ли я? но тогда где?
Эта земля утонет, это все сгорит и испарится, а пока — битва, грязь и слова. О Pater. Candido velamine tange nos, faucium in nebula vagantes.[18]
В тяжелом вращении проходит минута или две, и я едва не пропустил появление Отца. Сегодня он в образе Уддалаки[19], ситарного старца-брамана. Гардероб папы не блещет разнообразием. Он консервативен, даром что солнечный бог; никакого экстрима. Все его костюмы легко перечислить: от Христа, от Одина, от Зевса.
Отец не любит одеваться от Кришны, ибо тот был молод не по годам, а папа не желает потерять степенность вида. Впрочем, я бы предпочел что-нибудь менее архаичное, ведь он не из разряда ванов, возлюбивших древность. Но отец, не обратив никакого внимания на сына своего и пьяного его товарища, садится на скрипящий линолеум пола, закуривает сигарету и, не отрывая взгляд от принесенного с собой журнала «Наука и жизнь», в неопределенном жесте вращает сигаретой.
17
И ютро пробрезгу… — А утром, встав весьма рано, он вышел и удалился в пустынное место… (транскрибир. старослав., Евангелие от Марка 1, 35, Зографский список).
18
Candido velamine… — покровом незапятнанным коснись нас, бредущих по горло в тумане (лат.).