Его фарфоровые зрачки поднимаются на северо-восток.
Следует отметить, что сегодня он не похож на бога особенно, но такова гордость богов — казаться ниже.
Там, в центре, у самой оси, ему скучно. Он слишком привык к человеку, как некоторые привыкают к блудливым женам своим. Боги равнодушны, потому что не боятся смерти, и отец приходит к людям, чтобы пообщаться deverberante verbis veris[20]. Наблюдая за ним в последние годы, я пришел к выводу, что снисхождение богов к людям отнюдь не трагично и не тяжело, — это трагедия и срыв разве что для фанатиков. Скорей, это voyage, актерство и забава, что Отец столь неосмотрительно доказал в бытность свою Зевсом.
Олимп слишком холоден и там плохо кормят, Асгард скучен как немецкая провинция, Ванахейм пресен.
Асгард — буйный пригород Пралайи, таинственного мегаполиса, метрополии, о жителях которой боги молчат. Мой 1D-Отец лишь закрыл свои затуманившиеся глаза, когда я спросил его о Пралайе, и в беззвучии провел много времени, а позже исчез. Он также считает неуместными вопросы о Лайе и даже о том, что находится за кольцевыми ограждениями Не Преступи, где заканчивается Млечный автобан. В Асгарде не все так весело, как хотелось бы; Отцу досаждает тупое пьянство героев и даже в горных виллах Олимпа его одолевает скука, когда напившиеся солнечные боги вновь начинают бить мелкого и мстительного Яхве. Нет, в тех местах музы молчат, и потому Отец желает снисхождения. Впрочем, просто поболтать он не умеет.
— Здравствуй, милый Шветакету. Ты берешь ли чан с водою и, на огнь его поставив, соль ты сыплешь ли в кипенье?
— Сыплю.
— Что же остается?
— Чан.
— Ну что… Тяжелый случай.
— Видел я недавно Яму. Пустотой необозримой он расширился, и только лишь ему теперь я верю.
— Яма — имя и угроза. Но не более чем это. Пробудись! Ведь все едино; Яма — просто воплощенье той мечты, которой нет.
— Но что же есть? Сибирских джунглей колдовство… В чащобе дрыхнет пьяный сталкер. Чем дальше в лес, тем больше дров, но все горит и без доставки, а я хочу всего лишь вон отсюда выйти, и навеки забыть, кто тут чужой и свой, где ангел, черт и человеки. Ведь все одно — и ничего. Как будто радиопомехи… Все проза, вязнущая пыль и ритм постельной молотьбы, миры проходят мимо глаз, интерактивное навязчивое порно, и нету ни меча, ни горна, коль ты прислуживаться не горазд при штабе Мары. Нет покоя во сне. И Фрейд, и и сонник — обман.
— Но кто Атман?
— Конечно, я. Но кто я?
— Отлично, — спокойно замечает Отец. — Вот ты и достиг призывного возраста. Когда ты победишь все вокруг тебя, что вторгается в твое сознание, я призову тебя в Асгард.
— Спасибо за такое счастье, папа. Но где мой меч?
— Меч — это все что вокруг тебя, и ты сам.
— Но это рассыпается.
— А ты не пробовал скрепить это духом своим, а не слезами и слюной? Не верь, не бойся, не проси. И не развешивай свои сопли на звезды. Я буду учить тебя дальше.
Докурив, он глотает окурок и уходит за плотную ширму воздуха. Легкая волна дыма достигает меня. Гляжу в пространство, вдруг очень остро почувствовав пустоту.
Впрочем, все как всегда. Длительность медленно вползает в драконью кожу времени, направления вливаются в змеящиеся хвосты дорог; он всегда оставляет после себя гадов.
— Что, белая горячка?
Егор лыбится.
— Скорее, зеленый змий.
— Да… Ежики не колются, только выпивают иногда…
Ежики в тумане. Завидую, завидую… К тебе Отец приходит даже когда ты застольничаешь, а меня вот забыл. Два года — только в Новый год потребляю, а нету!
— Проще верблюду пройти…
— Не-ет. Это потому что мой Папа не дурак был выпить, а я компанию не составляю. Кстати, чего ты такой трезвый всегда?
— Наверное, гены. Железная устойчивость к спирту.
— Ну что же. Выход один: крэк. Или что, своей дури хватает?
— Зависть — плохое чувство.
— Да чему завидовать? Не жизнь, а деньги на ветер. Хотя… про философию нельзя базарить по трезвянке… Кстати, я вот тут недавно прочитал, что не пьянеют только в хорошей компании. Ну, это комплимент… Мне. Так ведь ты вообще не косеешь. Не, братишка, неразборчивая любовь к массам чревата… Это я на примере Папы своего уяснил… Знаешь, я не ищу гуманности там, у богов. Возможно, когда-то богов не было. Потом их создали: взяли самое яркое и отрезали от себя, типа жертва, и слепили богов. И они были гуманны, когда не было ни добра, ни зла. Когда никто не думал об этом, то некому было воспринимать их гуманность. Боги и люди были однородны и не такие свиньи, как сейчас. А теперь мы для богов — просто быдло, и вся проблема в том, что мы не можем привыкнуть к такому обращению. Боги зажрались. Какой на фиг бунт машин? Не до бьюиков. Тут дело покруче будет. Мы сидим у них на крючке, как наркоманы. Дай нам добро, не дай зло, или наоборот, есть такие. Да… Но кто вырождается? Мы или они? Ясно, что кто-то вырождается.