Выбрать главу

— У нас мало опыта в обращении с дамами вашего ранга, — сыронизировал Флорен. — Тем не менее хоть я и монах, но все же остался светским человеком. Мы выбрали для вас одну из тайных камер.

Такой выбор был сделан вовсе не из куртуазности, Аньес в этом не сомневалась. Флорен хотел лишить ее любого общения, даже с другими заключенными, которые, разумеется, находились не в том положении, чтобы ободрять ее. Впервые у нее возник вопрос, не боялся ли он ее? Что за глупость! Чего он мог опасаться с ее стороны?

Пол плавно клонился вниз. Они прошли под сводами, мимо камер и содержавшихся в них несчастных, запуганных жестоким обращением созданий. Теперь туфли Аньес вязли в густом иле. Несомненно, они приближались к реке. От нездорового влажного холода Аньес дрожала. Мысль о том, что она вскоре окажется одна среди этого зловония, поколебала ее волю, ее желание ни за что не выдавать своего страха. Как это странно! Злодейское присутствие Флорена начало казаться Аньес более предпочтительным, чем пустота, населенная ожидавшими ее ужасами. Вдруг что-то липкое зацепилось за ее щиколотку, и Аньес закричала. Стражник бросился вперед и наступил своим башмаком с деревянной подошвой на руку… Да, это было окровавленной рукой, висевшей между прутьев одной из клеток. Раздался стон. Шепот перешел в рыдание:

— Мадам… из этого места нельзя спастись. Умирайте, мадам, умирайте быстрее.

— Что за ребячество, — рассердился Флорен.

Потом тоном, ставшим игривым, он посоветовал человеку, различить которого можно было лишь по силуэту, прижавшемуся к решетке:

— Молись… но молись молча, у нас уже уши болят от твоих криков!

Аньес застыла неподвижно в двух шагах от клетки, вглядываясь в сумерки, которые не могли разогнать свечи. Были ли это глаза, эти две синие дыры в том, что едва походило на красноватую физиономию? Была ли эта живая рана ртом?

— Боже мой… — простонала Аньес.

— Он покинул нас, — раздался в ответ шепот, полный страданий.

— Богохульство! — рявкнул Флорен, волоча Аньес за рукав ее манто. — И этот негодяй еще клялся в своей невиновности!

Еще несколько метров, потом такая низкая дверь, что пройти через нее можно было, лишь согнувшись почти до земли. В двери не было потайного окошечка. Один из стражников открыл замок и тут же исчез. Инквизитор обогнал Аньес и веселым тоном провозгласил:

— Ваши покои, мадам.

А потом добавил голосом, полным нежной печали:

— Верьте мне, дочь моя, ничто не может сравниться с полной тишиной, когда необходимо привести мысли в порядок. Здесь у вас будет время подумать, исправиться, я очень на это надеюсь. Больше всего на свете я хочу помочь вам достичь света нашего Господа. Я отдал бы свою жизнь ради спасения вашей заблудшей души.

Хлопнула дверь, заскрипел замок. Аньес осталась одна в кромешной тьме. Она медленно пошла вперед, осторожно передвигая ноги, в направлении скамьи, которую она успела заметить. Едва ее нога коснулась скамьи, как она рухнула на нее.

Аньес охватила паника. Она боролась с желанием закричать, бросится к двери и застучать в нее кулаками, умоляя, чтобы за ней пришли. Вдруг они притворятся, что забыли про нее? Вдруг ее оставят умирать от жажды и голода? Вдруг они будут ждать до тех пор, пока она не сойдет с ума, чтобы заявить, будто она была одержима бесами?

Этот человек, который схватил ее за щиколотку и заклинал умереть как можно быстрее! Он знал. Он знал, что годы предварительного заключения могли длиться вечно под тем предлогом, что в ходе расследования возникли новые трудности. Он познал лишения, унижения, пытки, продолжавшиеся неделями. Он познал страх и уверенность, что из рук инквизиции практически невозможно вырваться.

Замолчи! Он ждет, что ты отречешься. Он ждет, что ты позволишь своей жизни вытечь из тебя. Сопротивляйся, это приказ! Баронесса де Ларне, мадам Клеманс сумела бы гордо держать голову. Гордо держи голову!

Если ты признаешься, ты будешь гнить здесь до тех пор, пока за тобой не придет смерть, а Матильда и Клеман последуют за тобой. Он поведет дело так, что объявит тебя вероотступницей, а, по их мнению, это самое тяжкое преступление. Не забывай: у него нет ни капли жалости. Благодать не снизойдет на него, он этого не хочет. Сопротивляйся.