— До такой степени, что его комнату отапливали до самого лета.
Артюс немного помолчал, а потом сказал:
— Как случилось, что еврей выбрал для своей практики наш край?
Вместо ответа Жозеф покачал головой. Артюс продолжал:
— В настоящее время быть евреем — это очень опасно во Французском королевстве.
— Это опасно уже давно и во многих королевствах, — поправил графа врач с невеселой улыбкой.
— Вместе с арабами вы считаетесь лучшими врачами в мире. Вы оправдываете эту репутацию?
— Судить об этом должны мои пациенты.
Артюс, которого после смерти Гозлена ни на мгновение не покидала печаль, позволил себе каламбур, который долгие месяцы траура и страданий сделали немного вымученным:
— Если они это засвидетельствуют, значит, вы их вылечили, что гораздо лучше результатов, которых удается добиться нашим врачам.
Наконец Артюс решил задать вопрос, который давно его мучил. Дрожащим голосом граф сказал:
— Мой врач охотно прибегал к кровопусканиям. Они внушали мне беспокойство, но он казался таким уверенным.
— Ах… до чего же они любят пускать кровь! При болезни вашего сына кровопускания абсолютно бессмысленны. Если судить по вашему описанию, мальчик все равно умер бы.
— Как вы думаете, какой болезнью он страдал?
— Слабостью крови, которая часто встречается у маленьких детей и стариков, которым перевалило за шестьдесят. Не исключено, что эта же самая болезнь, но в менее выраженной форме, унесла мадам вашу супругу. Это неизлечимая болезнь.
Как ни странно, но подобный диагноз немного утолил глубокую печаль графа. Значит, причина смерти Гозлена заключалась не в ошибках врачей, а следовательно, его собственных, но в злом роке, противостоять которому никому не под силу.
Затем Жозеф нашел пристанище в замке. Библиотека и полная свобода, предоставленная Жозефу графом, а также его влияние помогли старому врачу вновь обрести уверенность. Постепенно признательность сменилась уважением, поскольку Артюс д’Отон не принадлежал к числу тех болтунов, которые обещают, но ничего не делают. Так, в одном из разговоров Артюс заметил:
— Если положение ваших единоверцев станет еще более серьезным, а у меня есть основания этого опасаться, мне придется попросить вас формально перейти в нашу веру. Мой каноник проследит за этим. В том случае, если вы сочтете это гнусностью, помните, что Карл II Анжуйский, брат короля Филиппа, который столь же сурово относится к вашему народу в Анжу, проводит более великодушную политику в принадлежащих ему Прованском графстве и Неаполитанском королевстве. Он осторожный, но здравомыслящий человек: евреи обогащают его. Мне кажется, что Неаполь расположен достаточно далеко, чтобы стать для вас надежным укрытием. Я помогу вам добраться до него.
По взгляду темных глаз, пристально смотревших на него, Жозеф понял, что этот человек не откажется от своего слова, чего бы это ему ни стоило.
Жозеф помогал справляться с мелкими неприятностями обитателям замка — поскольку сам граф был наделен здоровьем, способным привести в отчаяние любого врача, пожелавшего продемонстрировать свое искусство, — и лечил крестьян Артюса от более серьезных болезней, большинство которых было вызвано лишениями и несоблюдением гигиены.
Старый врач перестал задавать себе вопросы о противоречивой натуре человека, уверовав, что эта проблема неразрешима. Пациенты Жозефа выражали ему благодарность, делая маленькие подарки и низко кланяясь на улице. Они принимали его за ученого — или даже за могущественного мага, — выписанного из Италии хозяином ради их блага. Дети бегали за Жозефом и цеплялись за его платье, словно за талисман. Женщины робко останавливали его и шептали на ухо, как шло выздоровление или как протекала беременность, совали в руки корзинки с яйцами, бутылки с сидром или хлеб, испеченный на молоке и меду. Мужчины обнажали руки или ноги, дабы Жозеф мог убедиться, что язвы, которые он лечил, окончательно прошли. Теперь Жозеф не пытался понять по этим улыбкам, неловким фразам и лицам, кто мог бы выдать его светским властям, если бы узнал, что он еврей.
Жозеф подошел к высокому аналою, на котором лежал латинский перевод. Клеман, открыв рот от изумления, буквально пожирал глазами текст.
— Что за книга вызвала у тебя столь сильное удивление?
— Этот трактат о мошенничестве в фармацевтике, мэтр.
— А, трактат, написанный аш-Шайзари два столетия тому назад.
— Понимаете, чтобы увеличить свои барыши, аптекари разбавляли египетский опиум соком чистотела или соком листьев дикого латука и даже арабской камедью. Чтобы это выявить, надо растворить полученный таким образом порошок в воде. Чистотел придает воде запах шафрана, латук — едва заметный пресный запах, а что касается арабской камеди, то она делает жидкость очень горькой.