– Пульс нормальный, ей уже лучше, – глухо произнес незнакомец.
Даже сквозь перчатку девушка почувствовала, до чего холодные у него пальцы.
Сейчас, глядя в темные холодные глаза знакомого незнакомца, она вдруг ясно поняла: это не сон и не сумасшествие. Все это – по-настоящему!
Они сидели в холодном пустом зале за столом, представляющим собой положенные на козлы доски: старый рыцарь с добрыми глазами, называвший себя Машиным отцом, во главе стола, рядом с ним – пустое место, далее – Маша, женщина, называвшая себя ее тетей, господин аббат, так и не снявший своих перчаток, и сухопарый мужчина неопределенного возраста с беспокойным взглядом, которого представили девушке под именем отца Давида.
На столе стояла громадная грубо вылепленная миска, на которой лежала часть туши какого-то животного, и жир капал прямо на стол, на некрашеные плохо обструганные доски.
В тушу был воткнут нож, и все отрезали им себе куски и, держа мясо пальцами, жадно ели.
Машу замутило. Наверное, ей не стоило выходить к столу, но она побоялась остаться в комнате наедине с аббатом.
– Ешь, тебе нужно набираться сил, – сказал старый рыцарь Маше, отрезая себе новый кусок. – Видишь, какая слабенькая, не скажешь, что дочь крестоносца.
Маша сглотнула. В горле стоял противный комок. Капля жира, упав с мяса, распласталась на столе, блестя в свете висящих на стенах факелов.
– Спасибо, мне не хочется… – пробормотала девушка.
Рыцарь скорбно покачал головой.
– Не заставляй ее, брат, – вмешалась в разговор тетушка, леди Роанна. – Бедняжка едва-едва оправилась. Она ведь была на самом пороге смерти. Что ты видела, дорогая? Приходили ли к тебе ангелы? – Она с любопытством уставилась на Машу, не забывая откусывать от своего куска. Ее губы и подбородок блестели от жира.
– Нет, я не видела ангелов, – ответила Маша, ежась под холодным изучающим взглядом аббата. – Последнее, что я помню, это то, что меня едва не переехала повозка… То есть не повозка… – Девушка задумалась. Она прекрасно помнила мчащуюся на нее машину, только вот никак не находила слова, ее обозначающего. – Ну, похоже на повозку, только движется без лошадей и возницы… То есть возница там есть… он называется как-то по-другому, не знаю, как, он крутит… колесо…
Маша окончательно запуталась и замолчала. Все нужные слова исчезли… И вообще ей казалась, будто она говорит на чужом, едва знакомом языке.
– Вот чудеса-то! – удивилась тетушка. – Но крутить руками колесо неудобно. На лошади быстрее будет.
– Когда я был у стен Иерусалима, – задумчиво произнес старый рыцарь, – моего товарища, сэра Уолтера ранили в живот. Ох уж мучился, бедолага, весь огнем горел и говорил что-то о водопаде и о розах. А вокруг – песок, и солнце печет, только мы и собаки эти – сарацины… Славное же было времечко, – вздохнул он, словно не рассказывал только что о смерти товарища.
– Так бывает, когда в теле бродит дурная кровь. Иногда еще не то померещится, – вмешался отец Давид, но тут же стушевался, замолк и уставился в стол, стоило только аббату слегка повернуть в его сторону голову.
Сам аббат почти ничего не ел и только крошил, размачивая в бокале с вином, краюху серого хлеба.
В это время в залу вошел слуга, неся в одной руке блюдо с птицами – Машу передернуло, когда она поняла, что это запеченные целиком голуби – а в другой – корзину с яблоками и грушами.
– Слабая ты у меня вышла, – с сожалением добавил хозяин замка, глядя на Машу. – Надо бы тебя замуж скорее выдать…
Маша, которая как раз решилась откусить кусочек от груши, подавилась и закашлялась.
– Что? – спросила она, отказываясь верить собственным ушам.
– Все честь по чести. Устроим турнир, соберем женихов. Не бойся, Мария, я тебя в обиду не дам! – заверил рыцарь. – Давно тебе бы замуж пора, видать, я плохой отец, раз до сих пор не позаботился об этом.
– Да, – вмешалась тетушка. – Уж послушались бы господина аббата. Господин аббат давно уже говорил…
– Хватит! – вдруг рявкнул рыцарь и ударил тяжелым кулаком по столу так, что тот закачался. – Я и так слишком много слушаю вашего аббата и тебя, сестра!
Его лицо побагровело от гнева, а на виске явно проступил уродливый багровый шрам, пересекающий лицо наискосок и заканчивающийся где-то в районе щеки.
Леди Роанна вскочила, кинувшись к брату, прижала его седую голову к своей необятной груди.
– Все хорошо, все хорошо, – повторяла она, гладя рыцаря по колючим волосам.
– Вы, сэр Вильгельм, страдаете полнокровием. Вам бы кровопускание для здоровья сделать, – произнес аббат.
В его голосе не было ничего угрожающего, тем не менее Машу каждый раз, как она слышала его, пробирала дрожь. Она взглянула на священника, отца Давида и увидела, что тот сидит, опустив глаза и вцепившись побелевшими пальцами в стол.