— А голосок где? — вдруг спросил Дан.
— Повредила. Говорить пока не сможет. До утра примерно. — резкими, скупыми фразами, ответил Норт.
— По тому, что я вижу, повреждений больше нет, — произнес Эдвин.
Норт отрицательно мотнул головой, подтверждая, и прижался лицом к моим волосам. Его трясло. Мелкая, как в перетруждённых мышцах дрожь сотрясала все тело. Я догадывалась, что он выложился по максимуму и даже больше, что едва ли отходил от меня, что не ел вероятно вообще. Последняя мысль заставила сесть ровнее, и вообще я подумала, что надо бы встать, но Норт посмотрел так, что я осталась сидеть на месте, соображая, с чего бы начать. Начала с тарелки с мясом, которую повернувшись взяла со стола, и вилки. Протянула все Норту, Норт отрицательно покачал головой, затем произнес:
— Не хочу.
Пожав плечами, я наколола кусочек поменьше на вилку, поднесла к его губам. Съел. Молча, глядя только на меня, и продолжая меня обнимать. Но съел же. И второй кусочек съел тоже. И даже третий. Он ел, не отрывая взгляда от моих глаз, не разжимая рук, которыми обнимал мое тело, едва дыша. И словно не веря, не до конца поверив, что я здесь, я жива, что он сумел вырвать меня из объятий смерти. А я смотрела на него, и чувствовала, как мои глаза наполняются слезами, как те соскользнув по ресницам, падают вниз, на его крепко сжимающие меня руки.
Повернувшись, наколола еще кусочек мяса на вилку, поднесла к губам Норта. Он ел безропотно и молча, едва ли ощущая вкус еды, едва ли ощущая хоть что-то, кроме существования меня в этом мире… того, что я продолжаю существовать. Закрыл глаза, с тихим стоном уткнулся лбом в мое плечо, и сжал еще сильнее. Я уронила вилку и робко обняла его, осторожно гладя по плечу. Я не знала, как вести себя, что сделать, чтобы успокоить его, чтобы показать, что все хорошо, что уже все прошло, что…
И вдруг в холле прозвучало:
— Арташенька, я конечно все понимаю — мальчик переживал, девочка очень его успокоить хочет, но разврат в твоем доме, с твоей воспитанницей, и в твоей то ситуации, Арташенька…
Норт на это отреагировал глухим рыком, я же повернув голову на голос, увидела стоящего в дверях ведущих в его кабинет ректора, который сложив руки на груди уже похоже давно так стоял, и лорда Веридана, спускающегося по лестнице.
И старик одной репликой не ограничился:
— Или ты все еще ждешь, что тебя тоже радостно затискают?
Убийственно глянув на родственника, лорд Гаэр-аш развернулся и ушел к себе, хлопнув дверью. Я продолжала сидеть на коленях Норта, ощутив то напряжение, что охватило его, и почему-то очень не желая, чтобы лорд Веридан произнес еще хоть что-то. Но целитель продолжил все так же издевательски-ехидно:
— Нортик, малыш, понимаю, что крайне приятно хе-хе обнимать девоньку в одной рубашке на голенькое тело, — я почувствовала, как стремительно краснею, — но ты бы подумал вот над чем — девицы склонны проявлять чувства к тем, кого считают другом, и стесняются касаться тех, кто их действительно волнует.
Норт застыл.
На его скулах отголоском ярости заходили желваки, но Дастел не произнес ни слова.
— Съел, да? — ехидно поинтересовался старик.
И направившись в кабинет к ректору, издевательски добавил:
— Так-то оно, Нортик, ощущать одновременно и благодарность за спасение самого дорогого в твоей жизни, и желание растерзать за оскорбление его же. Добро пожаловать во взрослую жизнь, мальчик, не все-то Арташеньке мучаться.
Мы все четверо проводили лорда Веридан застывшими взглядами, откровенно порадовавшись, что ничего больше он не сказал и на этом угомонился. Но как оказалось — нет, не угомонился, просто сменил объект приложения своих ехидных способностей.
— А что, Арташик, — громко произнес он, едва вошел в кабинет ректора и еще не закрыл за собой дверь, — так и будешь молча страдать, пока молодой да ретивый женку твою домогается, а? Или…Видимо лорд Веридан рассчитывал, что лорд Гаэр-аш как и Норт будет молчать в благодарность за помощь в моем спасении, но целитель сильно ошибся.